Мария-Антуанетта
Шрифт:
Мария-Антуанетта сильно изменилась. Художник Кухарский, которому она согласилась позировать несколько сеансов, оставил весьма лестный портрет, однако современники говорили о разительных переменах в ее внешнем виде. Она похудела, побледнела, волосы стали седыми. Постоянная тревога за будущее, груз невероятной ответственности, постоянные писания посланий — все это сказалось на ее внешности. Она уже не могла узнать сама себя.
Барнав, наконец, понял, что король и королева ведут двойную игру, и поэтому прекратил переписку с Марией-Антуанеттой. «Тот план, которому Вы следуете, не принесет успеха, и Вы будете потеряны для Вашего народа еще прежде, чем сами отвернетесь от него», — писал он ей в тайном послании. Разочарованный и огорченный молодой адвокат оставил политику и уехал в Гренобль.
Глава 27. А ДАЛЕЕ… КОНЕЦ!
Ферзен и Мерси оставались для Марии-Антуанетты верными и надежными советниками. Вот
Прибыв в понедельник 13 февраля поздним вечером, он тайно проник в Тюильри в ее апартаменты. Только его личный дневник может поведать нам об этой встрече: «Пройдя к королеве через охрану национальной гвардии, я оказался в ее покоях. Вокруг все спали. Остался здесь». Это все что нам известно об этой интимной встрече.
Ферзен встретился с Людовиком XVI на следующий вечер в десять часов. Ожидая своего спасения от войны, которая назревала, или от европейского конгресса, король отказался от побега. «Это останется между нами, и мы можем говорить свободно, — говорил он ему. — Я знаю, что мой недостаток это слабость и нерешительность, но никто и никогда не оказывался в моем положении. Я знаю, что упустил момент. Это было 14 июля. Нужно было бежать именно тогда, и я хотел этого. Но что поделаешь, когда принц умоляет тебя остаться. Я упустил время, и больше такого момента у меня не было. Я был покинут всеми». Людовик XVI попросил Ферзена повторить представителям европейских держав, что он не свободен и его официальные заявления не имеют никакого значения. Вскоре король удалился, оставив королеву с ее верным рыцарем. Согласно дневнику Ферзена, королева пробыла с ним довольно долго и рассказала ему все детали побега в Варенн. В половине десятого Ферзен ушел. Мы так же ничего не знаем о прощании Ферзена и королевы. Однако доподлинно известно, что он «заставил ее поверить, будто едет в Испанию, и через неделю вернется обратно».
10 марта было получено сообщение о скоропостижной смерти Леопольда. В связи с этим событием развернулись жаркие споры. Бриссо предложил вернуть прежнего министра, Вернио взял слово и заявил: «С трибуны, с которой я говорю, можно легко увидеть советников, которые обманывают короля и готовят заговоры, которще повергнут нас перед Австрией. Я вижу окно, откуда веет ветер контрреволюции. […] Пусть эти обитатели дворца, эти советники знают, что наша конституция защищает интересы короля».
Король и королева ожидали последствий этого ужасного события. Мария-Антуанетта была поражена смертью брата, у нее начались нервные приступы. Принцесса Ламбаль всю ночь провела у ее кровати. На следующий день король, его дети и весь двор приняли траур, который, по обычаю, должен был длиться два месяца. Как только королева пришла в себя и обрела спокойствие, она отправила посланника с депешей к своему племяннику, новому императору Франциску II. Опасаясь доверять компрометирующее послание своему секретному агенту, она просто вручила ему бумагу, на которой было написано: «Доверяйте, дорогой мой племянник, этому человеку». Король добавил: «Я думаю так же, как ваша тетушка». Агенту было поручено описать молодому монарху «ужасное положение», в котором находились король и королева Франции. Война, должен был добавить он, безусловно, будет объявлена жирондистами, которые скорей всего начнут ее, атаковав со стороны Тревы или Кобленца. Посланник просил помощи от имени французских монархов.
Смерть брата только усилила надежды королевы. Двадцатичетырехлетний император, «военный по своей натуре», поддерживал контрреволюцию. В течение последних месяцев он подвергался резкой критике со стороны отца, которого считал слишком пассивным по отношению к революции. С момента своего вступления на престол, он принял воинственный тон но отношению к Франции, желая, чтобы она взяла на себя инициативу враждебности, «чтобы представить себя в роли правого, а также оправдать свои претензии и сохранить легитимность». Послание королевы было воспринято им с одобрением. И теперь Франциск II и его министры лишь искали предлог для объявления войны. Им его без труда удалось найти.
Атака французских войск, предпринятая 28 апреля в Бельгии, обернулась поражением. Половина офицеров эмигрировали уже давно, и войско не хотело подчиняться аристократам, которых обвиняли в сотрудничестве с врагом. Генерал Дилон, обвиненный в предательстве, был казнен солдатами без суда и следствия. 18 мая генералы собрались в Валансвене и попросили короля установить мир в самый короткий срок. Лафайет говорил, что был готов пойти вместе со своими войсками на Париж, чтобы уничтожить якобинцев и демократов. Робеспьер выступал с яростными речами против Жиронды, которую считал ответственной за конфликт.
Вдохновленные поражением французов, не испытывая никакого желания к ведению переговоров, Австрия и Пруссия не хотели торопить события. Тем не менее 12 мая король Пруссии решился на взятие Парижа, герцог Бруневик был выбран генералиссимусом австро-прусской армии. Через графа Карамана, который представлял Бретеля в Берлине, Людовик XVI узнал о точном местонахождении прусских войск. «Глава прусской армии прибыл 9 июля. Все будет готово к 4 августа, — писал Ферзен королеве. — Герцог Брансвик будет продвигаться вместе с 30 тысячами отборных солдат прямо на Париж. Императрица посылает ^тысяч солдат, из которых 3 тысячи кавалеристы. Они высадятся в Висмаре и пройдут через Германию». Он добавлял, что граф Караман теперь уже уверен в том, что король Пруссии откажется от переговоров. «Старайтесь продолжать войну и, главное, не покидайте Париж», — сообщал он ей. За этим письмом последовало другое письмо королевы, датированное 5 июня, в котором она писала Ферзену о проблемах в армии под командованием Люкнера. «В войсках всего не хватает, в них царит полный беспорядок», — уточняла она. В Тюильри наступили тревожные дни. Не зная ничего о действиях короля и королевы, прошел слух о том, что монархи изменили родине. Панический ужас перед возвращением старого режима пробудил в народе чувство патриотизма и увеличил ненависть и вражду между патриотами и контрреволюционерами. Народные массы начали водружаться.
Ни на минуту не сомневаясь в законности своих действий, Мария-Антуанетта уже отчаялась увидеть иностранные армии когда-либо в победном марше по Парижу. В ее письмах Ферзену по-прежнему слышны отчаянные призывы спасти ее от «еще более ужасной» катастрофы. Ненависть к королеве удвоилась, некоторые говорили о необходимости заточения ее в Аль-деГрас, другие говорили о смерти. С момента вступления на престол Франциска II появились новые памфлеты, озаглавленные: «Великое отчаяние Марии-Антуанетты по поводу смерти Леопольда и болезни принца, брата короля». Ей приписывали изречение: «Мое единственное желание увидеть, как эта столица умоется своей собственной кровью […]». Каждый день появлялись все новые и новые памфлеты, которые обвиняли королеву. Уже давно ее окрестили как «мать всех пороков», но теперь королева стала «чудищем в женском обличие», жаждущим французской крови. В Париже в театрах аплодировали пьесе, в которой поднимался лишь один вопрос — убийство короля.
20 июня толпа людей, вооруженная дубинами, палками, вышла из пригорода Сент-Антуана и Сен-Марсо и направилась в Собрание. Напуганные этой вооруженной толпой депутаты получили лишь несколько петиций. В зал манежа невозможно было пройти, манифестанты заполнили все сады Тюильри, вплоть до ограды дворца. Вскоре вдоль забора была выстроена национальная гвардия, началось настоящее противостояние. Однако очень скоро большинство гвардейцев перешло на сторону бунтовщиков, число которых постоянно росло.
Во дворце королева, дети и мадам Елизавета собрались в комнате Людовика XVI, который не терял спокойствия. Королева и дети плакали. К трем часам дня жандармы и гвардия не могли больше противостоять натиску толпы. Двери дворца открылись, и за несколько секунд дворец заполнился вооруженными людьми.
Крики бунтовщиков, звуки разбивающихся стекол и хлопающих дверей привели в ужас всю королевскую семью. Несмотря на их протесты, несколько верных им людей, которые по-прежнему находились возле короля, увели королеву и детей в покои дофина, тогда как Людовик остался в своих апартаментах, ожидая, когда ворвутся бунтовщики. Его сестра оставалась с ним. В то время, как Людовик остался лицом к лицу перед мятежниками, охраняемый лишь несколькими верными гренадерами, королева, ее дети, мадам де Турзель и мадам де Таран заперлись в комнате дофина. Они оставались там, дрожа от ужаса, в течение двух часов, несколько раз королева просила разрешения присоединиться к мужу. Вскоре услышали, как ломали двери. Бунтовщики приближались. Они уже захватили апартаменты королевы. Чтобы скрыться от обезумевших людей, Мария-Антуанетта вместе с детьми бросилась в покои короля. Со всех сторон доносились крики, все более и более угрожающие. Находясь под защитой нескольких гренадеров, которые не покинули ее, с сыном на руках, еле живая от страха, по по-прежнему гордая и высокомерная, Мария-Антуанетта стояла на пороге комнаты своего мужа, пг.^д дверью в зал Совета. Двери внезапно распахнулись, и перед ней оказалась обезумевшая толпа. Слышались призывы отрубить ей голову. Дофин рыдал, хотя не видел, что происходило в соседней комнате. Король продолжал спокойно и твердо утверждать, что он ничего не изменит. Лишь к десяти часам вечера дворец и сад были полностью освобождены от бунтовщиков. Королевская семья была спасена. Измученная королева опустилась в кресло. Теперь уже она подумывала о коалиции.