Мария Кровавая
Шрифт:
Надежде судьба отвечала когда бы,
А сердце бы жило в покое,
То горя не ведала я никогда бы
Наступит ли время такое?
Первое шевеление плода у Марии было отмечено 28 ноября церемонией благодарения в соборе Святого Павла. Темой для проповеди священник выбрал слова ангела, обращенные к Деве Марии: «Не страшись, Мария, ибо ты обрела благодать у Бога». Вокруг собора был устроен крестный ход с пением «Salve, festa dies» [59] так, как это бывает в день религиозного праздника, а во время каждой мессы отныне произносились особые молитвы за рождение принца. «Даруй, Боже, рабам твоим Филиппу, королю, и Марии, нашей королеве, потомка мальчика, — говорилось в одной из молитв, — который сможет
59
Здравствуй, день святого праздника (лат).
Чтобы уговорить Бога сотворить чудо благополучного разрешения королевы от бремени, были привлечены все существующие библейские параллели. Если бесплодная Елисавета, с которой сравнивала себя Мария, и девяностолетняя Сара смогли родить сыновей, то сможет и тридцатидевятилетняя королева. Господь, который «благополучно извлек из чрева кита пророка Иону», определенно сможет сделать так, чтобы Мария благополучно произвела на свет сына. Молитва, написанная настоятелем Вестминстерского собора для детей королевской школы латинской грамматики, скорее напоминала о проклятии деторождения, чем о благословении королевского наследника. «О Господь Всемогущий, — молились дети по утрам и вечерам, — который за грех первой женщины наложил на всех женщин суровое и неотвратимое проклятие, повелев им зачинать во грехе, а затем, после зачатия, подвергнуться многим и горестным мукам и, наконец, родить с опасностью для жизни, мы молим Тебя… смягчить на время свой гнев». Протестанты, которых вовсе не радовала перспектива рождения на свет наследника-католика, молились кратко: «Господи, отврати сердце королевы Марии от идолопоклонства, или сократи ее дни».
Было известно, что предмет этих искренних молитв пребывает в добром здравии. «Королева уже три месяца как с ребенком и прекрасно себя чувствует», — писал в середине ноября один испанец. — Она пополнела и имеет лучший цвет лица, чем когда выходила замуж, — знак того, что стала счастливее. И действительно, она сама говорила, что очень счастлива». Живот Марии уже заметно увеличился, так что ни один из нарядов ей больше не подходил. Когда королева появилась на открытии сессии парламента, «ее живот выдавался вперед, и все могли видеть, что она носит ребенка». При дворе царила радостная атмосфера примирения. В день празднования первого шевеления плода во дворце было устроено представление, в одной из сцен которого «из моря вышли шесть Геркулесов-воителей». Они исполнили замысловатый танец вместе с державшими факелы матросами. На головах «Геркулесов» были шлемы в виде голов грифонов, декорированные фигурами трехглавого Цербера. Спину и грудь каждого украшали обильно позолоченные и посеребренные львиные морды.
Представление было поставлено за счет королевы, но Филипп не остался в долгу и с большим размахом организовал при дворе испанские «игры с лозой». Планировалось устроить что-то вроде атлетических игрищ Генриха VIII с более чем шестьюдесятью рыцарями на поле. Каждый в костюме из зеленого, голубого и желтого шелка, отделанного серебром и золотом. Филипп подарил дамам Марии для новых нарядов десятки ярдов малинового и пурпурного бархата, а также золотой и серебряной парчи. Сама Мария, в великолепном одеянии и драгоценностях, сидела улыбаясь, окруженная свитой, держа в руках призы, которыми собиралась наградить победителей. Филипп, выступавший с группой дона Диего де Кордова, был одет в отделанный серебром костюм из пурпурного бархата. Все поединки они провели с честью, хотя триумф группы победителей слегка подпортили дождь и насмешки англичан. Много месяцев спустя некая темная личность по имени Льюкиер, поставлявший двору карты и кости, рассказал королевским дознавателям, что во время «игр с лозой» только случайность спасла жизнь Филиппа и его окружения. По словам Льюкиера, на Марию и испанцев готовилось покушение. Во время третьего круга «игр с лозой» по специальному сигналу на турнирную арену должны были ворваться примерно триста английских гвардейцев. План заговорщиков сорвал начавшийся сильный дождь, из-за которого третий круг был отменен.
Реджинальд Поул сообщал папе, что Филипп теперь относится к Марии как почтительный сын. Это было верно, однако его запасы
И народ, конечно, был на его стороне. Когда Филипп и Мария ехали на сессию парламента — он верхом на коне, она в открытом паланкине, «демонстрируя себя для обозрения подданным», — отовсюду слышались возгласы одобрения: «О, как красив король! Как почтительно и с любовью он относится к королеве!»
Посол Савойи слышал эти возгласы и записал их вместе с красноречивым монологом пожилой женщины, которая наблюдала, как король и королева выходят из собора после мессы, предваряющей заседание парламента.
«Пусть умрут злой смертью те предатели, которые говорили, что наш король урод! — воскликнула женщина. — Посмотрите на него! Он красив как ангел! И я слышала, что он добрый, праведный и набожный. Господь, храни его и помилуй нас!»
Многие советники склонялись к тому, что, даже и не коронованный, Филипп должен непременно возглавить правительство. В ноябре, во время пребывания в Брюсселе, Пэджет в беседе с императором изложил свою точку зрения на роль Филиппа. В Совете сейчас царит такая анархия, что страна «больше похожа на республику», чем на монархию. Филиппу следует выбрать полдюжины лучших советников (под которыми Пэджет имел в виду себя и своих сторонников, но ни в коем случае не Гардинера) и позволить им править, пока он не «возьмет в руки меч и закалится в пламени и холоде военных сражений», преуспев в деле «наведения ужаса на своих недругов». По сценарию Пэджета власть Марии существенно, если не полностью, ослаблялась, поскольку Совет переходил в формальное подчинение отсутствующему на поле брани королю. Император согласился с Пэджетом, заметив, что, «собственно, это и было целью брака» — чтобы Филипп принял на себя правление. Но он считал, что у Марии должна сохраниться видимость власти.
«Филиппу следует принимать решения по своему усмотрению, — сказал Карл, — но должно казаться, что инициатива всегда исходит от королевы и ее Совета».
Вряд ли кто-нибудь радовался беременности королевы больше, чем Карл V. Его сын возглавил английское правительство, папский легат воссоединяет страну с церковью, и в довершение всего королева скоро подарит миру наследника-католика! Когда английский посол Мейсон получил в ноябре аудиенцию у императора, он нашел его в необыкновенно добром здравии. Карл сидел за столом, весело поглядывая на посла. «Я давно не видел Его Величество в таком прекрасном настроении, — писал позднее Мейсон. — Лицо императора, обычно бледное и одутловатое, теперь было румяным и стало тверже в очертаниях, а его члены казались не такими вялыми. И это несмотря на недавний сильный приступ подагры».
Карл подался вперед и спросил посла, рассказывающего последние новости английского двора: «Растет ли у моей дочери живот?» «Сир, — ответил Мейсон, — лично я этого у королевы не видел и могу лишь догадываться по ее лицу. Однако от фрейлин Ее Величества слышал, к моей огромной радости и успокоению, что одежды королеве становятся очень тесными».
«Я никогда не сомневался, — отозвался император, — что Господь, сотворивший для нее столько чудес, сотворит и еще одно, чтобы помочь природе в ее доброй и самой желанной работе. И поскольку все зависит от Господа, то он, несомненно, сделает так, чтобы пол ребенка был соответствующим. — Затем, немного помолчав, Карл добавил: — Ручаюсь, что дитя будет мужского пола».
«Пусть дитя будет мальчиком или девочкой, — рассудительно заметил посол, — лишь бы оно появилось на свет, чтобы мы смогли наконец увидеть, кого избрал Господь, чтобы тот получил в наследство наше государство. Пока королева остается бездетной, — добавил Мейсон, — тревога не утихнет. Все добрые люди трепещут от мысли, что Ее Королевское Величество могут умереть, не оставив наследников. Как бы при этом не погибло с ней и наше государство!»
Но император был полон оптимизма и не видел причин для тревоги ни по этому, ни по любому другому поводу. «Не сомневаюсь, что Господь окажется к ней милостив, — сказал он Мейсону, — и надеюсь, что народ вашего королевства преисполнится той же уверенности в хорошем исходе, что и я».