Мария
Шрифт:
Легко понять, что женщины, едва мы показались вдали, принялись нас считать и пересчитывать; даже когда мы были уже совсем близко от дома, они все еще не знали, радоваться или бояться, ведь мы изрядно задержались, а по доносившимся до них выстрелам они догадались о грозившей нам опасности.
Первой выбежала навстречу заметно побледневшая Трансито.
– Убили его? – крикнула она.
– Да, дочка, – ответил ей отец.
Все окружили нас, засыпая вопросами; прибежала даже старая Марта, держа в руках наполовину ощипанного каплуна.
Лусия,
– И ничего с вами не случилось?
– Ничего, – ласково ответил я, проведя зеленой веточкой по ее губам.
– А я уж думала…
– Не приходил сюда этот дуралей Лукас? – спросил Хосе.
– Нет, не видели, – ответила Марта.
– А где же убитый зверь? – сказала, заставив наконец всех замолчать, сеньора Луиса.
– Здесь, тетушка, – отвечал Браулио. С помощью невесты он принялся развязывать мешок, а сам тем временем что-то тихонько ей рассказывал. Она посмотрела на меня с особым выражением, побежала в комнату за табуретом и усадила меня на террасе, откуда все было хорошо видно.
Когда в патио расстелили огромную бархатистую шкуру, женщины невольно вскрикнули. Но когда на траву выкатилась голова, они в ужасе попятились.
– Но как же вы убили его? Расскажите! – воскликнула сеньора Луиса. – Что это вы все как в воду опущенные?
– Расскажите, расскажите нам, – просила и Лусия.
Тогда Хосе, взяв в руки голову ягуара, сказал:
– Зверь бросился было на Браулио, а тут сеньор (кивнул он на меня) всадил ему сюда пулю.
Он показал дыру, красовавшуюся прямо посреди лба.
Все повернулись ко мне, и каждый взгляд был еще одной наградой за мою ловкость.
Хосе, продолжая рассказ со всеми подробностями, осматривал раненых собак и вздыхал о тех, что погибли.
Браулио с помощью Тибурсио растягивал' на земле и прибивал колышками шкуру.
Женщины вернулись к своим делам, а я прилег вздремнуть в столовой на скамье, где Трансито и Лусия подстелили мне вместо тюфяка шерстяные пончо. Вскоре я заснул, убаюканный журчанием реки, гоготом гусей, блеянием отары на ближних холмах и пением девушек, стиравших в ручье белье. Природа успокаивает нас, как любящая мать, когда душой нашей овладевает печаль; а если нас приласкает счастье, она нежно нам улыбается.
Глава XXII
…Мы предались воспоминаниям…
Уступив просьбам моих друзей, я пробыл у них до четырех часов и после долгих прощаний отправился в путь вместе с Браулио, который вызвался проводить меня. Он нес мое ружье, а через плечо перебросил какой-то мешок.
Дорогой я заговорил о его скорой свадьбе и счастье в будущей семейной жизни, – ведь сразу видно, как Трансито его любит. Он слушал меня молча, но улыбка его была выразительнее слов.
Мы перешли реку и стали уже спускаться по ущелью с последней горной вершины, как вдруг из тутовых деревьев вышел на тропинку
– Я вернулся, хозяин… я шел… не делайте мне ничего, ваша милость… я больше не буду бояться.
– Да что ты натворил? Что с тобой? – прервал я его. – Тебя послали из дома?
– Да, хозяин, да, сеньорита послала, и ведь ваша милость велели мне вернуться…
По правде говоря, я забыл об этом.
– Значит, ты не вернулся со страху? – расхохотавшись, спросил Браулио.
– Да, да, так оно и было… Сначала Майо пробежал совсем перепуганный, а еще ньор Лукас встретился мне на мостике через реку и сказал, что ягуар убил ньора Браулио…
Браулио просто зашелся от хохота, а потом спросил у струхнувшего негритенка:
– И ты целый день просидел в кустах, как кролик?
– Да ведь ньор Хосе крикнул, чтобы я возвращался пораньше, что одному ходить там наверху нельзя… – пробормотал Хуан Анхель, разглядывая свои ногти.
– Ладно, так и быть, заступлюсь за тебя, – смилостивился Браулио, – но только при условии, что на следующей охоте будешь идти рядом со мной, нога в ногу.
Негритенок недоверчиво взглянул на него, не решаясь принять прощение на таких условиях.
– Согласен? – спросил я, потешаясь про себя.
– Да, хозяин.
– Тогда пошли. А ты, Браулио, не трудись, не надо провожать меня дальше. Возвращайся домой.
– Да я хотел…
– Нет, нет, ты же видел, как переволновалась Трансито. Передай всем привет от меня.
– А как же быть с мешком… Ладно! – продолжал он. – Бери-ка все ты, Хуан Анхель. Ты не уронишь ружье своего хозяина? Смотри, ведь я обязан ему жизнью. А вот так-то лучше, – сказал он, увидев, что я взял ружье сам.
Я пожал руку отважному охотнику, и мы расстались. Отойдя уже довольно далеко, он крикнул нам вслед:
– Там в мешке образцы минералов, ваш отец наказал дяде прислать их.
И, убедившись, что я понял его, он скрылся в лесу.
Я остановился на расстоянии двух выстрелов от дома, на берегу потока, с шумом низвергающегося с гор до самого нашего сада.
Двинувшись дальше, я поискал глазами Хуана Анхеля, но его и след простыл. Должно быть, опасаясь моего гнева, он решил поискать более надежной поддержки, чем защита Браулио, обещанная на таких неподходящих условиях.
К негритенку я относился с особой нежностью. Ему в то время исполнилось двенадцать лет; это был славный парнишка и, пожалуй, даже красивый. Он отличался природным умом, но нрав у него был несколько дикарский. Правда, жизнь, которую он вел, мало способствовала развитию его характера: мальчика изрядно избаловали. Фелисиана, его мать, – служанка, которая вырастила всех детей в семье и потому пользовалась всеобщим уважением, – прочила своего сына мне в слуги. Но он только и научился прислуживать за столом и в комнатах да искусно готовить кофе, а в остальном был растяпой и увальнем.