Мария
Шрифт:
Ягуар стоял задом к купе дубов, бил хвостом, ощетинив шерсть на спине, оскалив зубы и сверкая глазами; он издавал глухое рычание, встряхивал огромной головой, и уши его щелкали, словно деревянные кастаньеты.
Когда он поворачивался под натиском заметно усталых, однако еще не выдохшихся собак, видно было, как хлещет у него из левого бока кровь; по временам он пытался зализать рану, но тщетно, – вся свора тут же яростно кидалась на него.
Браулио и Лукас появились из тростниковых зарослей на склоне утеса; они оказались немного дальше от зверя, чем мы. Лукас был бледен, как мертвец, а
19
Карате – кожная болезнь.
Таким образом, охотники и ягуар образовали треугольник, и обе наши группы могли открыть огонь одновременно, не рискуя ранить друг друга.
– Стрелять всем вместе! – крикнул Хосе.
– Нет, нет! Собаки! – возразил Браулио. И, оставив своего товарища в одиночестве, он исчез.
Я понял, что хотя общая стрельба и могла прикончить зверя, но наверняка погибли бы несколько собак, а ягуару, останься он жив, не долго было бы сыграть с нами злую шутку, пока ружья разряжены.
Из тростника, позади деревьев, защищавших зверя с тыла, выглянула голова Браулио: рот его жадно ловил воздух, глаза были широко открыты, волосы взъерошены. В правой руке он сжимал копье, левой раздвигал мешавшие ему лианы.
Все мы молчали; даже собаки, казалось, выжидали, чем кончится дело.
Хосе не выдержал и крикнул, науськивая собак:
– Уби! Маталеон! Уби! Хватай его, Трунчо!
Зверю нельзя было давать передышки; кроме того, так было меньше риска для Браулио.
Собаки сразу бросились в бой. Еще одна свалилась мертвой, не успев и взвизгнуть.
Вдруг ягуар отчаянно взвыл.
Браулио проскользнул позади дубов и побежал было к нам, сжимая в руке древко копья без наконечника.
Зверь повернул вслед за ним.
– Огонь! Огонь! – крикнул Браулио и одним прыжком вернулся в засаду, откуда раньше нанес удар копьем.
Ягуар следил за ним. Лукас исчез. Тибурсио позеленел, как оливка. Он прицелился, но заряд пропал даром.
Хосе выстрелил: ягуар снова заревел, изогнулся, словно пытаясь укусить самого себя в хребет, и тут же гигантским прыжком бросился на Браулио. А тот, ловко проскользнув среди дубов, бегом помчался к нам, чтобы подхватить копье, которое бросил ему Хосе.
Теперь зверь повернулся к нам мордой. Заряженным оставалось только мое ружье. Я выстрелил: ягуар сел на хвост, покачнулся и рухнул.
Браулио невольно оглянулся, чтобы узнать, попал ли последний выстрел в цель. Хосе, Тибурсио и я были уже рядом с ним, и все в один голос издали победный клич.
Из пасти зверя выступила кровавая пена, глаза его остекленели, в последних судорогах он вытягивал дрожащие лапы и бил великолепным хвостом, взметая палую листву.
– Знатный выстрел!.. Вот это выстрел! – воскликнул Браулино, поставив ногу ягуару на голову. – Прямо в лоб! Ничего не скажешь, меткая рука!
Хосе еще не совсем твердым голосом (славный старик очень любил своего будущего зятя) сказал, вытирая рукавом пот со лба:
– Ну, ну… тут не до шуток! Боже правый! До чего
И он печально посмотрел на трупы трех собак:
– Бедняжка Кампанилья! Больше всех ее жалко… Такая красивая собачка!
Он погладил остальных трех, которые, вывалив языки и стараясь отдышаться, беззаботно разлеглись рядом, словно просто загоняли в корраль слишком резвого бычка.
Хосе, расстелив на траве свое пончо, сказал:
– Садитесь, сынок. Сейчас мы, как полагается, снимем шкуру, она ваша. Лукас! – крикнул он.
Браулио расхохотался:
– Он, верно, уже сидит дома в курятнике.
Хосе не понял и снова закричал:
– Лукас! – Но, увидев, что все мы смеемся, спросил: – Да что это с вами?
– Дядя, ведь храбрец этот сбежал, сразу как я дал промашку с копьем.
Хосе смотрел на нас, словно никак не мог взять это в толк.
– Ну и мошенник!
И, спустившись к реке, он закричал так, что все горы подхватили его голос:
– Лукас, чертов сын!
– У меня с собой отменный нож, сразу и освежуем, – предложил Тибурсио.
– Не в том дело, дружище, беда, что этот чертов трус утащил сумку с едой, а наш бедный друг наверняка хочет есть… да и я не прочь… только здесь на угощение надеяться нечего.
Но желанная кошелка оказалась цела, точно указывая, с какого места сбежал Лукас. Обрадованный Хосе подтащил сумку поближе к нам и стал развязывать ее, велев Тибурсио наполнить речной водой кокосовые посудины.
В сумке оказалось белое и золотистое чокло, [20] свежий сыр и великолепно зажаренное на вертеле мясо; все это было тут же разложено на платановых листьях.
Затем Хосе извлек завернутую в салфетку бутыль с темно-красным вином, хлеб, чернослив и вяленую смокву, сказав:
– Всему свое место.
Из карманов появились ножи. Хосе разрезал и раздал нам мясо, – вместе с чокло это было царское угощение. Мы прикончили вино, на хлеб и не взглянули, а чернослив и смоква моим товарищам пришлись больше по вкусу, чем мне. Не обошлось и без панелы [21] – услады путников, охотников и бедняков. Вода была холодная как лед. После этого лесного банкета задымились мои ароматные сигары.
20
Чокло – каша из недозрелого маиса.
21
Панела – конической формы хлебцы с неочищенным сахаром.
Хосе благодушествовал, а Браулио теперь наконец решился пригласить меня в посаженые отцы.
Тибурсио с завидной ловкостью освежевал ягуара, вырезав сало, которое нужно было ему для какой-то неведомой цели. Мы разложили по заплечным мешкам шкуру, голову и лапы зверя и отправились в обратный путь. Хосе взвалил на плечо мое ружье вместе со своим, свистнул собак и пошел впереди. По временам он останавливался и еще раз вспоминал какую-нибудь подробность охоты или отпускал новое проклятие по адресу Лукаса.