Марк Твен
Шрифт:
Последние часы пребывания с отцом для Гека просто мучительны. «Отец с диким видом озирался во все стороны и вопил что-то про змей… Он вскочил и стал метаться по хижине… Мало-помалу он выбился из сил и некоторое время лежал тихо, только стонал, потом совсем затих и не издавая ни звука». Затем отец стая гоняться «за мной по всей хижине со складным ножом, называя меня ангелом смерти, и говорил, что убьет меня… Он скоро заснул… И как медленно и тихо тянулось время!»
Ни одним словом не выражает Гек любви или даже жалости к своему отцу. С решительностью и сосредоточенностью взрослого он задумывает и осуществляет побег.
Наконец,
Нельзя, конечно, поверить, что Гек в книге, названной его именем, лишь немного старше Гека, оруженосца блестящего Тома Сойера. Гек живет жизнью взрослого человека, чувствует, как взрослый, знающий цену страданиям, у него острый, не детский взгляд.
Негр Джим, убежавший от своей хозяйки, узнав, что она собирается продать его на плантации далекого Юга, а вместе с ним и Гек мечтают доплыть на своем плоту до места впадения в Миссисипи притока Огайо, ведущего в свободные штаты, штаты старого американского Востока, где Джим станет свободным. Но ночью плот минует место впадения Огайо. Вверх по течению плыть нельзя, а на берегу беглый негр будет сейчас же пойман, и невольные путешественники вынуждены плыть все дальше, в районы хлопковых плантаций, помещичьих усадеб, в районы самого жестокого рабовладения.
Долина реки Миссисипи в годы до гражданской войны сохраняла еще особенности «границы», впервые осваиваемой территории, но чем дальше к югу, тем сильнее отражались американские феодальные нравы, нравы, создаваемые взаимоотношениями помещиков-рабовладельцев, негров-рабов и обездоленных «бедных белых».
В долине реки Миссисипи, где жил в свое время Гек из книги «Том Сойер», все дышало довольством и прелестью. В «Гекльберри Финне» мир поворачивается к Геку — и Твэну — своей теневой стороной. Фермерский быт оказывается далеко не столь поэтичным. Вот как описывает Твэн ферму в штате Арканзас, которую посетил Гек.
«У Фелпса была одна из этих маленьких, захудалых хлопковых плантаций, а они все одинаковы. Брусчатая ограда вокруг двора, примерно, в два акра; перелаз из колод, отпиленных от бревен и поставленных стоймя, ступеньками, словно бочонки разной высоты, чтобы перелезать через ограду и чтобы женщинам становиться, когда они садятся на лошадь; несколько чахлых полосок травы на широком дворе, но большей частью все голо и гладко, как старая шляпа со стертым ворсом; большой бревенчатый дом с тремя флигельками, для белых, — тесаные бревна с трещинами, замазанными глиной или известкой; эти полосы глины когда-то давно были побелены; кухня, сложенная из круглых бревен, с большим широким крытым переходом, соединяющим ее с домом; бревенчатая коптильня позади кухни; три маленькие бревенчатые хижины для негров в ряд, по ту сторону коптильни, и одна хижина отдельно, у задней стороны ограды, и несколько построек за ней; возле маленькой хижины ящик для золы и большой котел для варки мыла; у двери кухни скамейка с ведром воды и фляжкой; тут же собака, сидящая на солнце, еще несколько спящих собак там и сям, в углу три развесистых дерева; у ограды в одном месте несколько кустов смородины и крыжовника; по ту сторону ограды — сад и арбузная гряда; дальше начинаются хлопковые поля, а за полями — лес».
Хотя Твэн говорил в своей автобиографии, что ферма
Когда Твэн писал «Тома Сойера», ему было почти сорок лет, он успел много повидать в своей жизни и уже начинал ощущать, что не все ладно в его родной стране. Но в «Томе Сойере» он сумел уйти от действительности, в страну детства. Хотя в «Геке Финне» тоже рассказывается о годах до гражданской войны, но в этой книге Твэн смотрит на жизнь глазами человека послевоенного периода.
По сравнению с «Томом Сойером» в «Геке» резко снижается весь тон повествования. Это уже не восторженный гимн.
Вот сцена религиозного митинга, в котором принимает участие население деревушки, куда попали Гек и Джим. Вначале пение гимнов хором, говорит Твэн, «звучало как-то величественно; их было так много, и они пели с таким увлечением». Но то, что произошло дальше, вызывало только отвращение. «Некоторые стали завывать, а другие выкликать… Нельзя было понять, что говорил проповедник… Люди… стали петь и кричать и бросались на солому совершенно как безумные». В образах «короля» и «герцога» — негодяев, завладевших плотом Гека и Джима и заставивших их быть свидетелями и жертвами своих мошеннических проделок, романтика бродяжничества, опоэтизированная в «Томе Сойере», отрицается. «Король» и «герцог» — просто корыстные, гнусные люди, не вызывающие ни малейшей симпатии.
Плот продвигался все дальше на юг, и все разительнее становился контраст между великолепием природы и убогой жизнью людей.
Путешественники пристали у городка в глубине штата Арканзас. Они находятся в «устье маленькой речки, скрытой, словно туннель, под кипарисами». И городок этот, расположенный в таком прекрасном месте, получает у Твэна, пожалуй, самую четкую и убийственную характеристику во всей американской литературе прошлого века. Вот каков этот преемник родного поселения Тома Сойера:
«Почти все лавки и дома были там старые, ветхие лачуги, которые никогда не были крашены; стояли на сваях на три или четыре фута над землей, чтобы их не затопляло во время разлива реки. Около домов были маленькие садики, но в них, казалось, были только сорные травы, белена, подсолнухи, кучи золы, старые, истоптанные сапоги и башмаки, осколки бутылок, тряпье и отслужившая свой век жестяная посуда. Заборы были сделаны из разных сортов досок, приколоченных в разное время; и все они покосились в разные стороны, а калитки в — них висели на одной петле — да еще кожаной. Некоторые заборы были когда-то побелены, но герцог говорил, что, наверно, во времена Колумба. Почти во всех садах гуляли свиньи, а люди гнали их оттуда.