Марка страны Гонделупы (иллюстрации Клементьевой К.А.)
Шрифт:
Вот они сидят – три мальчика: рыженький Кирилка, толстощёкий Вовка и аккуратный Петя. Все трое очень стараются: делают уроки к завтрашнему дню.
Петя щурится, любуясь своими красивыми буквами. Он всякий раз, обмакивая перо в чернильницу, стряхивает его, и ни одной кляксы не найти в его тетрадках.
Вовка тоже давно обходится без клякс. Только на первых порах они не давали ему житья. Но буквы у него всё ещё пляшут, качаются, не желая стоять ровно, как им положено. И с этим очень трудно бороться.
А
Петя вскакивает, видя это, кричит, вне себя от огорчения:
– Шляпа! Шляпа! Чуть было не написал на пятёрку… Не может, чтобы без клякс!
Кирилка бледнеет. Ему не так обидно за новую кляксу – одной меньше, одной больше, не всё ли равно, когда их так много! Но ему страшно: вдруг такой отличник, как Петя, перестанет с ним дружить… У него испуганно вздрагивают ресницы.
Но Вовка и тут не теряет присутствия духа. Он не из таких! Он тоже вскакивает и, заранее высунув язык, бежит к Кирилке. В один миг он слизывает кляксу с Кирилкиной тетради. Это его специальность. И вместо густой лиловой капли на странице остается едва заметное сиреневое пятнышко.
– Зачем ты это сделал? – сердится мама. – Сколько раз тебе говорили: не смей! Лиловые чернила ядовиты.
Но Вовке это нипочем: ядовиты? А хотя бы и ядовиты! Он всё равно не боится…
– Я могу хоть сто штук слизать, хоть двести! – хвастается он.
На всякий случай мама даёт ему полную ложку черносмородинового варенья. И тогда уже не страшно, что язык лиловый. Может, это и от варенья!
Петя и Кирилка за компанию тоже получают по ложке. Заодно и мама съедает одну ложечку.
Через минуту в комнате снова тишина. Скрипят перья, на маленькой скрипке пиликает невидимый сверчок, мама, прищурив глаза, смотрит на мальчиков: то на Вову, то на Петю, то на Кирилку. А из-под зелёного абажура сияет такой свет, словно сквозь весеннюю зелень пробиваются горячие лучи солнца, словно уже наступил конец зиме.
Что там говорить – это были славные вечера!
Глава девятая
Петя заводит новое знакомство
– Я рад, я рад, а ты? – кричал Петя. Прыгая вокруг мамы, он совал ей в руки табель с Кирилкиными отметками. – Если не веришь, смотри!
Да, пусть мама собственными глазами убедится, что у Кирилки по арифметике пять. Самая настоящая пятёрка! Пусть поглядит, если не верит…
– Честное слово! – прогудел Вовка и в порыве нежности так шлёпнул Кирилку по спине, что бедняга еле устоял на ногах.
Ну кто бы мог подумать в тот день, когда первый раз пришлось решать пример на деление, что у Кирилки в четверти будет пятёрка? Тогда он жалобно моргал, переводя глаза с Пети на Вовку и с Вовки на
– Ох, какой ты! – с досадой говорил Вовка. – Ведь просто! Возьми и раздели пополам… Ну пополам, и всё тут. Понимаешь?
– Понимаю, – шептал Кирилка.
Но было совершенно ясно, он ничего не понимает.
– Петя, попробуй с яблоками… Он лучше поймёт, – посоветовала мама.
Петя махнул рукой: уж какие там яблоки, когда с простым «четыре» ничего не выходит. Но всё же он сказал:
– Кирилка, я дам тебе четыре яблока, что ты с ними сделаешь?
– Съем! – вздохнув, проговорил Кирилка.
– Все до одного?! – возмутился Вовка. – Неужели не поделишься? Эх ты!
Но Кирилка быстро поправился:
– Одно дам Пете, одно тебе, одно Петиной маме. Только одно возьму себе. Так можно? – спросил он и залился румянцем.
– Вот это как раз и будет деление! – весело сказала Петина мама. – Ты разделил между нами четыре яблока. А можно было их разделить между двумя, между тобой и Вовой, если бы нас с Петей не было здесь. Понял?
– Понял, – сказал Кирилка, и две ямочки засияли на его веснушчатых щеках. Теперь-то он действительно понял, как надо разделить четыре на два!
…Что может быть прекраснее школьных каникул, в особенности когда эти каникулы впервые в жизни!
Кирилка, Петя и Вовка признались, что лучше этого времени они ничего ещё в жизни не знавали.
Но, бесспорно, самым чудесным был школьный праздник, на котором выступали все трое – Кирилка, Петя и Вовка. Все трое они изображали дедов-морозов.
Костюмы дедам-морозам, разумеется, шила Петина мама, и, разумеется, шитьё происходило в столовой, за тем самым обеденным столом, где мальчики обычно делали школьные уроки. Но теперь этот стол, да и не только стол, всё было завалено ворохом белых лоскутов, кипами ваты, серебряными звёздами, золотой мишурой и блестящими нитями ёлочного дождя.
Урывая по утрам перед приёмом в поликлинике час, два, или, наоборот, вечерами после приёма, мама садилась за швейную машинку. Она сшивала белые лоскуты, превращая их в непонятные бесформенные балахоны, пока ещё ни на что не похожие.
А мальчикам мама велела мазать прозрачным киселем из картофельной муки длинные полосы ваты и тут же, пока эти полосы липкие и мокрые, посыпать их борной кислотой и мелко нарезанным ёлочным дождём. Когда эти ватные полосы высохли, они стали твёрдыми, прочными и заблестели, будто их на самом деле посыпали только что выпавшим снегом. Тогда мама обшила ими края, рукава и подолы балахонов, и мальчики увидели, что костюмы у них получились просто великолепными. В точности, как у тех игрушечных дедов-морозов, которые обычно стоят под нижними ветками разряженных ёлок.