Маркиз де Карабас
Шрифт:
Здесь утром тринадцатого июля Кантэн завтракал вместе с Кадудалем и Тэнтеньяком, когда в комнату вошел Белланже. В руке виконт держал письмо, а на его физиономии сияла улыбка гонца, принесшего добрые вести.
— Это письмо, шевалье, я только что получил от моей жены из Кэтлегона. Она пишет, что сегодня там ожидают прибытия Шаретта с пятью или шестью тысячами вандейцев. Он жаждет присоединиться к нам, если мы решим пройти мимо замка. Она добавляет, что в Кэтлегоне будут рады и горды оказать гостеприимство офицерам Королевской католической
Виконт, подбоченясь, откинул свою, пожалуй, слишком красивую голову, будто ждал аплодисментов. Но вместо них он увидел три пары холодных глаз. После недолгого молчания Кантэн высказал то, что было у всех на уме.
— Как вышло, что виконтесса прислала вам письмо? Откуда ей известно, где вас искать и все остальное?
Белланже не удосужился скрыть раздражение столь, по его мнению, глупым вопросом. Ей вовсе не было известно, где его искать. Но слухи о начавшейся два дня назад высадке уже облетелы всю Бретань, а до Кэтлегона не так уж далеко. Ее гонец по дороге в Мюзийак проезжал через Элван и, встретив армию, естественно, спросил, нет ли в ней виконта де Белланже.
— Правдоподобно, — заметил Кантэн. — Даже слишком правдоподобно, чтобы быть убедительным.
— Черт возьми, сударь, что вы имеете в виду? — высокомерно осведомился Белланже. — Уж не полагаете ли вы, будто я не узнаю руку собственной жены?
— Возможно, и узнаете. Но сейчас речь не о ее руке.
— В таком случае, соблаговолите сказать, о чем.
— Разумеется о ее осведомленности, — сказал Кадудаль. — Вы ответили лишь наполовину. Откуда виконтессе известно, что вы находитесь с армией, которая высадилась в Рюизе?
— Конечно же, она об этом догадалась.
— На основании чего?
— На основании знания моего характера, — напыщенно ответил Белланже. — Ей прекрасно известно, что меня всегда надо искать там, куда призывает честь.
— О, в этом мы нисколько не сомневаемся, — мягко сказал Кантэн. — Но предположим, что вы по той или иной причине не высадились с армией. Что стало бы с этой имеющей чрезвычайное военное значение новостью?
— Какая наглость! Ваш вопрос не имеет отношения к делу.
— Нет, нет, — заговорил, наконец, Тэнтеньяк. — Имеет. И самое прямое.
Белланже скривил губу и бросил письмо на стол.
— Взгляните на надпись, шевалье.
Тэнтеньяк вслух прочел ее:
— «Виконту де Белланже, либо другому офицеру, командующему подразделением Королевской католической армии в Мюзийаке. — Он с улыбкой вернул письмо виконту». — Теперь все ясно.
— За исключением того, что по первоначальному плану Мюзийак, действительно, был местом нашего сбора, — возразил Кантэн.
— О чем догадался бы всякий, кто знал о нашей высадке в Рюизе, — отклонил возражение Кантэна шевалье.
— Каким образом? Если слухи стали распространяться только после высадки Жоржа и его людей, то на каком основании можно догадаться, что остальные высадятся там же и что место сбора определено?
— Клянусь святыми угодниками! — взревел Кадудаль. — По-моему, на это надо ответить.
— Неужели непонятно, что об этом догадались?
— Такой ответ вас удовлетворяет? — поинтересовался Кантэн.
— Будем говорить начистоту, господин де Морле, — сказал Белланже. — Поделитесь своими предположениями.
— У меня нет никаких предположений. Я спрашиваю и не получаю ответа.
— По-моему, я дал вам ответ. Похоже, моя жена догадалась о том, о чем, по вашему мнению, догадаться было невозможно. — И как бы закрывая неприятную тему, он повернулся к Тэнтеньяку: — Сейчас самое важное — это Шаретт и его вандейцы. Не стоит пренебрегать таким ценным подкреплением.
— Я и не намерен пренебрегать им, — Тэнтеньяк перевел взгляд с Кадудаля на Кантэна. — Какая неожиданная удача. У нас удваиваются шансы победить Гоша. Как только прибудет Сен-Режан, мы двинемся к Кэтлегону.
Кадудаль с сомнением выпятил нижнюю губу.
— До Кэтлегона девять или десять лиг. Пусть вандейцы соединятся с нами здесь.
На лице Белланже появилось выражение высокомерного неудовольствия.
— Какая грубость. Едва ли это любезный ответ на полученное нами приглашение.
— Мы на войне, — возразил Кадудаль. — Война дело серьезное. Грубое, если угодно. Она не оставляет места для пустых любезностей.
Белланже всем своим видом изобразил снисходительность, смешанную с презрением.
— Боюсь, сударь, мы смотрим на данный вопрос с разных точек зрения. Истинно благородные люди никогда не придерживались взглядов, которые высказываете вы.
— Возможно именно поэтому санкюлоты едва не прикончили их.
— Ну, ну, — рассмеялся Тэнтеньяк. — Не надо спорить. У нас еще есть время. Кэтлегон нам почти по пути. А в Плоэрмеле надо быть не раньше пятницы.
— Вы должны учесть, — сказал Белланже, — что пять тысяч вандейцев сами по себе могут подвергнуться нападению и быть уничтожены, тогда как вместе мы составим армию, которая может не бояться синих, сколь бы многочисленны они ни были.
— Без сомнения, — согласился Тэнтеньяк и как истинный любитель удовольствий вкрадчиво добавил: — Было бы отвратительно с нашей стороны разочаровать дам. Итак, решено. Мы отправляемся.
И, словно прося согласия, он посмотрел на Кадудаля и Кантэна. Но ни тот, ни другой не спешили. Кадудаль, который был явно не в духе, заявил, что он решительно возражает и не позволит увлечь себя никакими соблазнами. Кантэн, еще более враждебный предложению Белланже, утверждал, что слишком многое осталось без ответа. В результате Тэнтеньяк, колеблясь между неизменной галантностью и чувством долга, решил созвать офицерский совет и на нем решить этот вопрос.