Маркиз де Кюстин и его "Россия в 1839 году"
Шрифт:
Ну что ж, и я тоже хочу дунуть на сей карточ ный домик, составленный из подобных уловок на за баву детям... или благосклонным критикам (« Journal des Debats ») a .
В этом и есть вся разгадка.
а «(Кюстин) по возвращении в Европу только посмеялся над всеми своими восторгами в письмах, которыми он кор мил полицию, и опрокинул их как карточный домик, постро енный на потеху детям или шпионам». (Примеч. автора.)
Если самому приходится хоть немного заниматься сочинительством, если хоть сколько-нибудь знаком с интеллектуальной и механической стороной дела, иными словами, с
Хвале и порицанию, критике и снисхождению надлежало найти свое место под пером наблюдателя, записывающего впечатления сразу по горячим следам. В меру ума и таланта г-на де Кюстина таковые впечатления могли бы доставить ему пищу для сотни любопытных и интересных страниц.
Таков багаж, который наш благородный маркиз мог бы привезти из России, но, оказавшись в Париже, после нескольких лет колебаний, когда друзья находили письма его, как сказано в «Journal des Debats», слишком скучными, бледными, лишенными какого-либо интереса, автор решился придать труду своему окраску политическую. Он возмущается и подогревает себя на холодную голову; противореча самому себе, добавляет к своим воспоминаниям всяческий вздор, слышанный им в России от пошлых остряков и проходимцев; повторяет клевету и обвинения людей озлобленных; из всего этого он извлекает сбивающие с толку заключения, с пафосом пускаясь в сдобренные сплетнями рассуждения о морали и безнравственности, философии и религии, политике и истории.
Поскольку литературная репутация г-на де Кюстина невелика, и он не пользуется большой известностью, не сотрудничает в каком-либо одном журнале, поэтому и не решился он на издание отдельных выпусков или брошюр, которые, несомненно, прошли бы незамеченными; ему пришлось расползаться и раздуваться до четырех томов, дабы свалить в одну кучу все «за» и «против», неточности и противоречия. А вину за всю эту невероятную смесь, эту арлекинаду, он свалил на голову российской полиции.
Критик, который неотступно следует за своим проводником, истолковывает на его манер слова любекского трактирщика, поелику приходится постоянно возвращаться к сему пророку, витающему над всей книгой, подобно року у древних. «Не скука гонит русских из своей страны, — пишет он, — а стремление к правде», и затем следуют рассуждения о том, что человеку правда нужна так же, как воздух и т.д., и т.д., и т.д. Но, по совести говоря, разве нет иного объяснения сему вкусу к путешествиям, каковой все более и более распространяется среди наших соотечественников? Может быть, это такое же стремление к истине, привлекающее на континент тысячи англичан? И что это за правда, которую мы якобы ищем? Где ее родина, ее средоточие, ее обетованная земля? В детстве мне говорили, будто правда лежит на дне колодца. Уж не хочет ли почтенный критик уверить нас, будто она перенеслась оттуда во Францию к свету свободной прессы и при тысячегласных ее кликах?
Во всяком случае, Франция отнюдь не страна единой, но многих истин самого разнообразного цвета, которые радикально противостоят друг другу. И если называть вещи своими именами, то какая из них нужна нам: из « Journal des Debats », « Gazette de France », « National » или, быть может, из « La Presse », которая пишет в одном из своих последних номе ров: « Станем ли мы когда-нибудь серьезным наро дом? Прекратим ли, наконец, ребяческое предпочте ние формы содержанию? У нас государственные ус тановления ничего не гарантируют, будучи не более, чем детскими погремушками. Не остается ничего не опороченного преувеличениями, заблужде ниями или злоупотреблениями».
Я не хочу придираться ни к публичности, ни к тому или иному образу правления. Боже упаси! Отнюдь нет. Но, как беспристрастный судья, более всего ценю содержание, а не форму, и поэтому, отвергая мнение г-на Сен-Марка-Жирардена, будто в России молчание прерывается только ложью, возражаю на это: противоречащие друг другу истины суть истины ложные. Шум провозглашаемых во Франции истин столь велик, что уже не слытттно ни единой из них. Впрочем, для начала необходимо объясниться. Все, что касается политики, относительно и меняется ото дня ко дню. Во Франции это известно лучше, чем где-либо. Однако истины нравственные неизменны; взращенные совестью человеческой, они создают силу, чье могущество далеко превосходит все то, что порождают конституции и органические статуты. Именно они дают жизнь личностям и народам. Истины конституционные возникли только вчера, и доказательством того, что конституции и представительное правление не порождают истин, служит сама Франция, вся истина которой заключена только в одном 1830 году [34].
Что касается истин нравственных, то они возникли вместе с христианством, и не в обиду для г- на де Кюстина будет сказано, мы тоже не лишены их.
Остается понять, почему г-н Сен-Марк-Жирарден оказался на стороне благородного маркиза. Мы далеки от предположения, что столь просвещенный человек разделяет слепые и враждебные предрассудки французского журнализма. Невозможно и то, чтобы он подозревал нас в намерении завоевать весь мир, задавить цивилизацию и превратить Европу в лагерь казаков и башкир. Банальные сии обвинения, бродящие по редакциям и улицам Парижа, годны лишь для развлечения праздношатающихся зевак. В крайнем случае, они сгодятся для песенок Беранже*, которым мы сами аплодируем прежде других, поскольку тоже не лишены вкуса к доброй шутке, да и для поэзии простительны многие вольности.
Г-н Сен-Марк-Жирарден — человек серьезный и добросовестный. Кто же мог подтолкнуть его на роль апологета такого литератора, который не обладает ни тем, ни другим качеством? Может быть, приведенные выше замечания в «La Presse» дают нам ключ к разгадке? Полагаю, что именно так оно и есть.
Г-н Сен-Марк-Жирарден, как и многие достойные люди во Франции, находится под влиянием некоей навязчивой идеи: и для него форма тоже важнее содержания. Г-н де Кюстин покидал Париж с сердцем и умом, не слишком очарованным конституционным правлением {«Journal des Debats»). Из Петербурга он возвратился почти готовый самолично избираться в Палату депутатов и занять там место между г-ми Берье и Ледрю-Ролленом12. Вот и все объяснение. Как же не принять в объятия сего блудного сына, раскаявшегося в своих заблуждениях и возвратившегося с публичным покаянием? Хотя критик и не говорит об этом напрямую, сразу видно, что для него истина — это представительное правление. Ну, а цивилизация? Опять же представительное правление. Без него несть спасения. Так же, как г-н де Кюстин признает только одну религию — римское католичество. Если для одного мы не можем обладать ни истиной, ни цивилизацией лишь потому, что у нас нет ни Палаты депутатов, ни Национальной гвардии, точно так же и второй с непробиваемым апломбом невежественного и надменного вояжера скажет вам, что московитские /реки13 лишены в своем культе дара слова (письмо XV7i)a; что в русских храмах не проповедуют Евангелие, ибо оно открыло бы славянам путь к свободеР. На сие можно ответствовать цифрами: 1) числом экземпляров Евангелия, переведенного на народный язык, не говоря уже о славянском, который легко понятен русским всех сословий; 2) опубликованными и продолжающимися изданиями проповедей для 40 тыс. приходов Империи. Дабы оконча-
а Custine A. de. La Russie en 1839. Т . 1. P . 314.
6 Ibid . Т. 3. P . 132. ( Lettre XXI .) тельно исчерпать сей вопрос, мы хотели бы спро сить со всем смирением у нашего католика: много ли читателей Евангелия среди низших классов французского общества, и разве в самих католичес ких странах, таких как Италия и Испания, чтение Библии не воспрещено для народа 14 ?
Я хотел бы спросить у г-на Сен-Марка-Жирар- дена, почему он полагает, что западная цивилиза ция является для русских запретным плодом ? И по чему это они нападают на нее, высмеивают ее, в то же время завидуя и подражая ей? {« Journal des Debats ») .