Шрифт:
Книга 1
Всё-таки мудры были предки, пользуясь гужевым транспортом. Или автомобильным. Натянул поводья – и лошадь стала. Нажал на тормоз – машина остановилась. А что делать, когда отказывает одновременно основной, тормозные и сближающе-корректирующий двигатели космического корабля? Какие поводья натягивать, чтобы избежать столкновения с надвигающейся бронированной стеной орбитальной станции «Марс-3», грузо-пассажирского терминала, подвешенного над редкой атмосферой планеты в двухстах километрах от поверхности? И надвигающейся быстро: по моим прикидкам, до большого БУМ, который никто не услышит, было минут сорок. Сам я сделать ничего не мог, и оставалось лишь уповать, что за это время диспетчерская «Марс-3» сумеет всё просчитать и задействовать собственные двигатели,
Поэтому я сидел и пялился – даже не в экран, тот не работал, как и вся прочая электроника, – в металлизированный спецпластик подковы панорамного обзора пилотской рубки. Небольшое расстояние позволяло рассматривать надвигавшуюся изогнутую полусферу и без увеличения изображения автоматикой. Где-то в глубине сознание отсчитывало остающиеся до столкновения минуты. Стекло шлема я пока не опускал и скафандр не герметизировал, собираясь сделать это в последний момент. Да и вряд ли это поможет! Оставшиеся 30 000 тонн массы, помноженные на скорость, сомнут корпус в гармошку одновременно со взрывом кислородного запаса, а он непременно случится от искр оборванных энергокабелей. И дай бог, чтобы не рванул М-реактор, иначе от «Марс-3» останется лишь рой обломков. Надеюсь, последнее все же не произойдёт: согласно Инструкции по стыковке, м-реакторы пилоты обязаны глушить за 10 мегаметров до финиша, что уже было сделано. Но и после контакта с 30-ти тонной махиной будут жертвы, станция сойдёт с орбиты и…
Я тряхнул головой: в космос такие мысли! Все выживут! Все!
Показалось или нет, но полусфера начала медленно проваливаться вниз, уходя с линии обзора. Слишком медленно. Чего тянет диспетчерская? Точнее, я понимал, почему они тянут, только принять не мог, не в данном случае. Когда на кону сотня жизней, можно ли разменивать их на жизнь одного человека? Наверняка решают сейчас и такой вопрос. Философы, чтоб их!.. Действовать надо!
Я понимал, что неправ. Диспетчерская действовала быстро и чётко с той минуты, как автоматика выдала сигнал тревоги о приближавшемся неуправляемом корабле. Я представлял, что творится сейчас на станции: дежурная смена и спасатели тревожной группы занимают места согласно аварийному расписанию, остальная часть персонала, а также сотрудники научных лабораторий, пилоты двух состыкованных с «Марс-3» челночных модулей и многочисленные пассажиры, ожидавшие прибытия нашего корабля, быстро перебираются в противоположную часть сферы, задраивая люки клиновидных блок-секций. К сожалению «Марс-3» не имела на борту ни спас-капсул земных морских судов, ни сотовых спас-секций космических кораблей, в которой сейчас находились наши пассажиры и экипаж. Работай электроника, я бы видел белый цилиндр с выдвинутым продольным стабилизирующим крылом аварийной посадки и похожими на соты кругляшами индивидуальных коконов вокруг пустого пространства шахты внутри. То есть, просто цилиндр с крылом, конечно. Сейчас он, вращаясь, должен был постепенно погружаться в верхние слои редкой атмосферы Марса. Хотя бы тут можно не волноваться.
В отличие от него тороид грузового корпуса опускался намного быстрее, постепенно рассыпаясь на части. Ну, надеюсь, на поверхности успеют убраться из-под падающих контейнеров. У них-то времени больше, чем здесь…
Есть! В верхней части сферы проявилось ярко-жёлтое пятнышко – открылся люк секции, выпуская продолговатую тёмную сигару управляемого атмосферного зонда. Я опустил стекло, одновременно нажимая клавишу под шлемом, переводя скафандр на автономное обеспечение; лицо и шею обдуло тёплым воздухом. С двух сторон сигары пыхнули белёсые струи, стабилизируя УАЗ, после чего включился двигатель разгона, и зонд скользнул в сторону, уходя из поля зрения. А какое-то время спустя снизу последовал удар.
Корабль подбросило. Пластик панорамного обзора испещрили зубчатые, длинные трещины, и он вывернулся наружу под давлением воздуха рубки, прежде чем с передавшейся по палубе дрожью скособочились державшие его корпусные крепления. Следом, подхваченные воздушным потоком, полетели коробочки
Корабль начал медленно вращаться вокруг своей оси. Вой стих – иссяк кислородный запас, но взамен из глубины корпуса по переборкам докатился визгливый скрежет. Станцию всё-таки зацепили. В выбитую теперь щель панорамного обзора не было видно ничего, кроме далёких белых пятнышек звёзд, постепенно смещавшихся слева направо: сказывалось вращение; и скрежет, который длился и длился, разрывая не корпус – душу, и, дойдя до бесконечности, наконец, исчез. Зато к поперечному вращению добавилось продольное.
Я выдохнул. Оказывается, я сидел, затаив дыхание, и был мокрый от пота. Сердце прыгало надутой лягушкой – где-то в пятках, судя по ощущениям, и болела нижняя прокушенная губа, а правый глаз почти ничего не видел, залитый струйкой крови из рассечённой брови. Это ж надо ухитриться пораниться в шлеме, абсолютно безопасном, как уверяли производители. Что ещё раз доказывает: нет ничего абсолютного, вернее, нет предела совершенству. Есть над чем ещё работать и работать. Укрепить подшлемные зажимы, например, да снабдить скафандр М-реактором заодно, а лучше сразу спас-капсулой.
Под эти мысли я отстегнул обручи безопасности; эластичный пластик не успел проморозиться, и ломать его не пришлось. Потом оттолкнулся от подлокотников и попытался подняться. Встать-то я встал, магнитные вставки на подошвах хорошо удерживали сцепление, но вот преодолеть пятиметровое расстояние до выбитого окна во вселенную, этого символа надежды, по пока ещё медленно раскручивающемуся вместе с кораблём помещению оказалось невозможно. Пришлось отталкиваться от ферропластикового покрытия и двигаться к вожделенной свободе, корректируя направление краткими газовыми выхлопами ранцевого движка скафандра. Со стороны я, наверное, здорово напоминал земного краба с растопыренными клешнями рук-ног. Да и вцепился в верхнюю часть проёма не хуже краба, преодолевая инерцию, когда добрался, наконец.
Метровая ширина щели вполне позволяла пролезть, несмотря на горб ранца. Я подтянулся, перевернулся на спину и, осторожно перебирая руками, выбрался наружу головой вперёд. То есть, почти выбрался.
По закону Мёрфи именно в этот момент корабль стал разваливаться: под воздействием центробежной силы от него отлетали куски, бывшие когда-то частями обшивки, и парочка из них оказалась нацелена прямиком на меня. С перепуга я со всей дури вдавил клавишу ранцевого двигателя, и благополучно вписался этим самым ранцем в ещё один, незамеченный обломок. К счастью, я его только догнал, но всё равно удар был гораздо сильнее, чем при столкновении с УАЗ. В голове помутилось, но сознания я не потерял. Получивший дополнительное ускорение обломок, кажется, это была переборка внешнего грузового отсека, бодро понёсся вдаль, а я, гораздо медленнее, к громадине корабля.
Как говорили в старину: «Если бы, да кабы…». Если бы меня не крутило, если бы мог нормально соображать… Но в себя я пришёл, когда израсходовал всю газовую смесь в движке, во внешнем слое роя корабельных обломков. По крайней мере, меня больше не вращало с ног на голову, наверное, скорректировал положение автоматически. Краем глаза я отметил на периферии тубус с разорванной в двух местах улиткой ускорителя – искорёженный остов корпуса, перекрученный сейчас пропеллером ближе к носовой части, – последствия удара. Ещё дальше быстро таяло вытянутое белёсое облако, остатки воздушного запаса. «Дайна М» перестала существовать.