Марш 30-го года
Шрифт:
Ш в е д о в : Правильно. Снять...
З а б е г а й : Смыть пятно позора с механического цеха.
Б л ю м : Идем.
К р е й ц е р : Ну, ладно - идите.
З а б е г а й : А старые партизаны идут чай пить. После победоносной демонстрации.
В о р г у н о в : Вот это другое дело. Чай люблю.
Все вышли, кроме Собченко.
Т о р с к а я (заглядывает): Санчо, скоро совет?
С о б ч е н к о : Вот пойду посмотрю, как ужин, - да и на совет. (Вышел.)
Торская берет одну из книг на столе Захарова
В а л ь ч е н к о (входит): Редкая удача: вы одни.
Т о р с к а я : Дорогой Иван Семенович, я вас целый день не видела.
В а л ь ч е н к о : У вас в слове "дорогой" нет никакого выражения.
Т о р с к а я : Это я нарочно так делаю.
В а л ь ч е н к о : Экзамен продолжается, значит.
Т о р с к а я : Продолжается. Не можете ли вы сказать, Иван Семенович, что такое любовь?
В а л ь ч е н к о : Это я прекрасно знаю.
Т о р с к а я : Скажите.
В а л ь ч е н к о : Любовь - это самое основательное предпочтение Надежды Николаевны всякому другому имени.
Т о р с к а я : В вашей формуле любви Надежда Николаевна обязательно присутствует?
В а л ь ч е н к о : Непременно.
Т о р с к а я : Садитесь.
В а л ь ч е н к о : Куда?
Т о р с к а я : Садитесь. Единица.
В а л ь ч е н к о : Почему?
Т о р с к а я : Несовременно. Устаревшая формула, примитив. Это годится для феодального периода.
В а л ь ч е н к о : В таком случае я могу привести другое определение любви, которое более современно и даже злободневно.
Т о р с к а я : Получайте переэкзаменовку. Пожайлуста.
В а л ь ч е н к о : Любовь - это бесконечное издевательство над живым человеком, наполнение экзаменами, переэкзаменовками и другими ужасами старой школы, вечно угрожающие оставлением на второй год.
Т о р с к а я : Слабо и слишком пессимистично: оставление на второй год! Как и все школьники, вы воображаете, что очень большая радость возиться с вами еще один год. Не можете ли вы привести такую формулу любви, при которой приспособление для насадки якоря было бы сконструировано любящим человеком и сдано в сборный цех?
В а л ь ч е н к о : Любовь... это такая... удача для любящего человека, когда, наконец, Соломон Маркович Блюм привозит настоящую сталь номер шесть, а не просто железо и валик, сделанный из этой стали, не гнется во время насадки частей якоря, а это позволяет сборному цеху признать приспособление и любящему человеку избавиться от издевательства другого любящего человека.
Т о р с к а я : Довольно сносно. Но в последних словах некоторая неточность: вы сказали другого любящего человека, а нужно сказать любимого человека. А вот и Соломон Маркович. Вы привозили железо вместо стали номер шесть?
Б л ю м (вошел): Новое дело... С какой стати? Я... железо? Кто это сказал?
Т о р с к а я : Это очень важно, и поэтому
Б л ю м : Ну, раз вы запрещаете, так зачем я буду уклоняться. Привозил...
Т о р с к а я : Вместо стали номер шесть простое железо?
Б л ю м : Да, простое железо.
Т о р с к а я : Как же вам не стыдно?
Б л ю м : Я не виноват. Разве я могу пересмотреть каждый кусочек стали? Выписали сталь, а положили железо. Разве это люди? Это же дикари с острова Бразилии...
Т о р с к а я : Оказывается, и вас можно надуть...
Б л ю м : Извините... Разве это называется надуть? Я подойду сзади и ударю вас камнем по голове, так это разве - надуть? А скажите, пожайлуста, почему вас интересует какое-то железо?
Т о р с к а я : Мы с Иваном Семеновичем затеяли одну конструкцию...
Б л ю м : Господи, я же знаю, какая у вас конструкция. Так в этой конструкции не нужно никакого железа. И вообще это легкая промышленность, причем тут железо?
Т о р с к а я : Нам нужно не железо, а сталь, сталь номер шесть!
Б л ю м : Ну хорошо, хорошо, будет вам сталь номер шесть, только лучше я вам привезу что-нибудь другое... Разный текстиль, и цветы, и разные там кондизделия, ну и, само собою, нашатырный спирт, валерьяновые капли, цианистый калий...
Т о р с к а я : Вот я вам задам!
Входят Захаров и Забегай.
З а б е г а й : И я прошу вас, Алексей Степанович, вы их построже допросите.
З а х а р о в : Но ведь у тебя нет доказательств.
З а б е г а й : Если бы были доказательства, я бы вас не беспокоил, а прямо в совет командиров. А вы их хорошенько допросите. Масло украли они. Они работают рядом на "кейстоне" и сперли.
З а х а р о в : Что же я могу сделать?
З а б е г а й : Как что сделать? Их нужно в работу взять. Я приказал им прийти сюда.
З а х а р о в : Ну хорошо.
З а б е г а й (кричит в дверь): Эй вы, идите сюда!
Входят романченко и Синенький. Романченко отвечает на вопросы, а Синенький больше разглядывает кабинет и направляет улыбку то к Вальченко, то к Торской, то к Блюму. Блюм в ответ на его улыбку грозит пальцем.
З а х а р о в : Забегай вот обвиняет вас в краже флакона масла для смазывания станка.
Р о м а н ч е н к о : Мы украли масло? Чудак какой! Ничего мы не крали.
З а б е г а й : А я говорю - вы взяли.
Р о м а н ч е н к о : Ну, посуди, Колька, для чего нам твое масло? У нас свое есть.
З а б е г а й : У меня было особенное, дорогое.
Р о м а н ч е н к о : Ах, особенное? Очень жаль. А где оно у тебя стояло?
З а б е г а й : Да что ты прикидываешься? Где стояло? В станке, в шкафчике.
Р о м а н ч е н к о : Воображаю, как тебе жалко!
З а б е г а й : Смотри, он еще воображает. Вы на это масло давно зубы точили.