Марш 30-го года
Шрифт:
– А почему ты у отца не берешь?
– Да у отца нету. Он еще Пономареву должен. Но он иногда присылает. Это... последнее дело - получать от него деньги.
– Ты чересчур гордый, Алеша.
– Нет. Какой же я гордый, если все спрашиваю и спрашиваю: почему ты захотела быть со мной?
– А почему тебе так интересно?
– А как ты думаешь?
– Ты воображаешь, что влюблен в меня, да?
Алеша и на темной улице покраснел и испугался:
– Нет... как ты сказала...
– Значит, ты не воображаешь?
– Я ничего не
– Вот и хорошо. А я уже думала, что и ты влюбился.
– Ты что ж так плохо говоришь о любви?
– Чем же плохо?
– Ты никого не любишь? Никого?
– Нет, одного человека люблю, но держу в секрете.
– Почему?
– Я хочу учиться. Если полюбить и сказать, замуж выйти, значит... ну, обыкновенная костромская история.
– Если любишь - вместе хорошо!
– Я боюсь - вместе!
– Почему?
– Я, Алеша, боюсь женской доли. Я буду искать другое. Ты не думай, что я ничего не знаю. Я все знаю.
– И ты удержишься, не скажешь?
– Чего не скажу?
– А вот... тому человеку... про любовь?
– Конечно, не скажу.
– И долго?
– Пока не кончу медицинское отделение. Я потому тебя и спрашиваю все.
– Ага... так поэтому ты меня и просила прийти?
– И поэтому.
– А скажи, разве любимый человек не мог бы помочь тебе учиться?
Таня улыбнулась в темноте, но улыбка слышалась и в голосе:
– Как же он поможет? Он... тоже... очень бедный. А скажи, Алеша, я достану уроки в Петербурге?
– Ты в Петербурге будешь учиться?
– Да.
– Значит, вместе?
– Алеша обрадовался, как ребенок.
– Ну, да. В одном городе.
– Я тебе помогу найти уроки.
– Спасибо.
– Тот учился или работает?
– Кто?
– Которого ты любишь?
– А потом спросишь, на какую букву начинается его имя? Да?
– Спрошу.
– А потом, какая вторая буква?
– Нет, я и по первой доагадаюсь. Скажи.
– Да для чего тебе, ты же не влюблен в меня?
– А может, и влюблен...
– Да ведь ты сказал...
– Я ничего не говорил...
– Ты сказал, что ты ничего не воображаешь...
– Можно просто любить, а не воображать.
– Алеша, сколько стоит билет до Петербурга?
– Дорого: восемнадцать рублей.
– Ой, как дорого!
– Таня... неужели ты не скажешь, ты должна по дружбе, по старой дружбе...
– Что сказать?
– Кого ты любишь?
– Алеша, ты все об этом? Мне никого не хочется любить. Ты такой гордый человек, неужели ты не понимаешь: разве можно любить, если тебе на обед не хватает? Это оскорбительно.
Алеша опустил голову, очень многие подробности его студенческой жизни, подробности ежедневных мелких обид, голодной бессильной жизни вдруг пришли в голову. Снова подступил к сердцу невыносимый вопрос, мучивший его все лето: как взять у отца восемнадцать рублей на дорогу? И еще более трудный: как попросить у отца сорок копеек, чтобы отдать Павлуше?
7
Доктор Петр Павлович
Не только в нашем городе, но и в других городах Петр Павлович считался врачом-чародеем. Петр Павлович добросовестно поддерживал свою медицинскую славу хитрыми рецептами, золотым пенсне и умными разговорами. Честно служила славе и небольшая бородка Петра Павловича, делавшая его похожим на самого Муромцева, председателя Первой Государственной думы. Может быть, и в самом деле Петр Павлович был талантливым врачом, но несомненно, что это был человек общественный и богатый. Богатств его, правда, никто не считал, но никто не жил в нашем городе так широко и красиво.
В доме Остробородько всегда собирался цвет городской молодежи, привлекаемый сюда не столько славой Петра Павловича, сколько гостеприимством и красотой его дочери Нины Петровны. Нина Петровна была уже помолвлена с сыном отца Иосифа - Виктором Троицким, но это обстоятельство почему-то никто всерьез не принимал. Нина была красива: высокая, нежная, медлительная, всегда ласково-задумчивая и приветливо-сдержанная.
Брат ее, Борис Петрович, студент Петербургского технологического института, считался человеком глупым, и этой славе не мешали ни его красота, ни веселый нрав, ни общая симпатия, его окружающая. Еще в реальном училище товарищи считали долгом чести вывозить Борю во время экзаменов, а в технологическом институте прямо с его зачетной книжкой ходили к профессорам и сдавали за Борю зачеты, не столько, впрочем, из чувства дружбы, сколько из мальчишеской любви к студенческим анекдотам.
На веранде Остробородько собралась большая компания. Говорили исключительно о надвигающейся войне. Городской врач, кругленький и остроглазый человек, Василий Васильевич Карнаухов, называемый в городе чаще просто Васюней, ораторствовал воодушевленно:
– Уверяю вас честным словом - демонстрация! Что вы шутите? Франция и Россия! Немцы еще не сошли с ума. Вы думаете, они рискнут из-за Франца-Фердинанда? Мы своей силы не знаем, а немцы знают. Это не девятьсот четвертый год! Великая Россия! Великая Россия, господа!
Борис стоял против группы женщин, обрывал чайную розы и очень ловко бросал ее лепестки в прически дам. Дамы встряхивали головами, улыбались красивому Борису и старались внимательно слушать Васюню. Продолжая игру, Борис говорил:
– Австрийцы что? А вот пруссаки нам зададут, зададут, зададут... После каждого слова Борис бросал новый лепесток.
У барьера веранды стоял и смотрел в сад широкоплечий, лобастый жених Нины - Виктор Осипович Троицкий. Он сомкнул тонкие губы, и было видно, что он одинаково презирает и тех, кто боится немцев, и тех, кто не боится. Белый китель следователя, золотые пуговицы с накладными "зеркальцами", бархатные петлицы, белые красивые руки - все отдавало у Виктора Осиповича мужской серьезностью.