Марш 30-го года
Шрифт:
Биби-Эйбат - один из первых промыслов Баку, выполнивших пятилетку в два с половиной года, и это обстоятельство вызывало со стороны коммунаров особенный к нему интерес.
Когда все группы снова сошлись на центральной площадке, возле нас собралась половина промысла. Бакинский горсовет соревнуется с Харьковским, в прошлом году была в Харькове делегаций бакинских рабочих, между прочим была и в коммуне. Нашлись сразу и знакомые, у коммунаров память на лица замечательная. Оживленные лица коммунаров уже неофициально заморгали в лица старых рабочих, улыбающихся и оживленных этим общением с юностью. Целыми вениками золотые
– У них знамя Харьковского горсовета, переходящий приз!
– Знамя Харьковского горсовета? Здорово.
– У Вас наше знамя?
– Ваше, ваше, как же... харьковское.
– Покажите.
– Что?
– Покажите знамя, которое вам прислал Харьков...
Предфабзавкома даже немного смутился от такого требования:
– Показать знамя? Пойдем, показать можно.
– Нам всем идти не годится... давайте сюда.
Рабочие заулыбались, завертели головами:
– Вот, смотри ты, народ какой... Ну, что ж...
Перекинулись они между собой по секрету, и трое рабочих направились к воротам.
– Они за знаменем пошли?
– За знаменем.
– Надо салют, - заволновались в оркестре.
– Коммунары, становись! Равняйся!
Похожай и Соколов, наши ассистенты при знамени, с винтовками побежали к воротам. Показалось знамя Биби-Эйбата.
– Коммунары, под знамя смирно!
Оркестр и коммунары салютуют, наши ассистенты приняли охрану дружеского знамени и торжественно провели его к дружескому строю.
Товарищу Шведу слово.
Швед умеет найти горячие и искренние слова:
– Рабочие Биби-Эйбата! Это знамя - знак вашей победы на фронте индустриализации. Ваша победа привела в всторг весь Союз, всех рабочих мира. Мы считаем своим счастьем, что нам пришлось отдать честь вашему знамени, вашим огромным победам, вашей работе. Мы на вас смотрим с восхищением, мы будем брать с вас пример, мы будем у вас учиться побеждать...
Коммунары закричали "ура". Бибиэйбатовцы разволновались, разволновались и мы, трудно было без горячего чувства быть участником этого события.
Мы пригласили знамя в наш строй и под экскортом всей коммуны проводили его до небольшого серенького домика, в котором оно помещается. И сразу же домой. Рабочие машут руками и шапками и кричат:
– Приходите в наш парк, парк культуры и отдыха!
– Приедем!
– Приходите! Когда придете?
– Завтра!
– Приходите же завтра! Будем ожидать!
На другой день мы были в парке культуры и отдыха. Нас действительно ожидали и встретили у ворот. Перед эстрадой собралось тысячи две народу. Камардинов рассказал рабочим о нашей жизни, о нашей работе на производстве, о будущем заводе. Он еще выразил наше преклонение перед героической работой нефтяников. Отвечали нам многие. Здесь не было сказано ни одного натянутого слова, это было действительно собрание близких людей, близких по своей общей, пролетарской сущности.
После собрания наш оркестр сыграл несколько номеров из революционной и украинской музыки. Потом разбрелись по саду тесными группами. Легкие и стройные коммунары, приветливые и бодрые, видно, понравились бакинцам. Многие рабочие подходили ко мне, распрашивали о разных подробностях, уходя, пожимали руку и говорили:
–
Один подсел ко мне и поговорил основательно. Он тоже рабочий с Биби-Эйбата, говорит правильным языком, и его особенно занимает одна мысль:
– Вот эти мальчики, когда сразу посмотришь, так чистенько одеты, шапочки эти и все такое, подумаешь, барчуки, что ли, а потом сразу же и видно: нет, наши, рабочие дети, все у них наше, а может, и лучше нашего. И, знаете, так приятно, что это такая культура, знаете, это уже культура новая...
Это были хорошие часы в Баку. А вообще Баку коммунарам не понравился очень жарко. И в самом деле, в эти дни жара доходила до шестидесяти градусов, и во время одного из нашей маршей были солнечные удары. Не понравилось и Каспийское море - грязное и неприветливое. Не понравилась и наша стоянка - прямо на асфальтовом полу базы ОПТЭ.
В Тифлисе нас встретили с музыкой пионерская организация, комсомол и наши шефы.
Три дня в Тифлисе пролетели страшно быстро. Один из них истратили на Мцхет. В Мцхет поехали грузовиками. Загэс вылазили как следует, обижался только фотокружок, предложили ему все свои орудия сложить при входе на станцию...
В один из вечеров коммунна отправилась с визитом в клуб ГПУ. Первый раз в походе надели белые парадные костюмы. Наши парусовки уже поиспачкались. Проблема стирки вдруг вынурнула перед нашими очами. Прачечные требовали две недели сроку и две сотни рублей. Мы думали, думали. В Тифлисе мы стояли во дворе какой-то школы, спали на полу в классах. Квадратный довольно чистый двор школы был украшен в центре водообразной колонкой. Мы и отдали в приказе от 27 июля:
Предлагается всем коммунарам к вечеру 28 июля постирать парусовки,
выгладить и приготовить к дороге на Батум.
Коммунары заволновались после приказа:
– Чем стирать? Чем гладить? Где стирать?
Но приказ есть приказ.
Сразу же после приказа закипела во дворе лихорадочная деятельность. С парусовками расположились вокруг колонки и отдельных камней двора, вместо мыла песок, а вместо утюга чугунные столбы балкона. На ночь уложили парусовки под одеяла, а вместо пресса - собственные тела. И вечером 28 июля по сигналу "сбор" все построились в свежих, элегантно выглаженных парусовках.
В клуб ГПУ пошли впарадных белых костюмах. Белоснежный строй коммунаров на проспекте Руставели - зрелище совершенно исключительное. Вокруг нас завертелись фотографы и кинооператоры.
Чекисты Грузии приняли нас как родных братьев. После первых официальных приветствий разбрелись по клубу, завязались матчи и разговоры. Потом концерт, ужин, танцы. Коммунары не захотели посрамить украинскую культуру и ахнули гопака. Шмигалев понесся в присядку, замахнувшись рукой до самого затылка. Оркестр неожиданно перешел на лезгинку, и Шмигалев исчез в толпе под аккомпанемент аплодисментов, а на его месте черненьким жучком завертелся перед Наташей Мельниковой новый танцор. Наташа зарумянилась, но она никогда не танцевала лезгинку, и вообще, причем тут Наташа? Танцор принужден был плавать в кругу в одиночку, но через минуту он снова выплясывает перед ней. Наташа в панике скрылась за подругами. Кончились танцы, а танцор уже беседует с Наташей. Поздно вечером строимся домой, а танцор печально смотрит на Наташу, стоящую во втором взводе.