Марш Акпарса

Крупняков Аркадий Степанович

— Может, как и Пакман, к луговым подался? — замечает То- пейка.

— Язык тебе вырву! Как ты про Янгина можешь такое думать?

— А помнишь, Аказ,— говорит Шигалей, наливая вино в ковш,— как ты ко мне в плен попал?

— Забудешь разве!

— Клятву, данную тогда, сдержал ли? Кучаку-мурзе отомстил, я думаю?

— Наверно, в Крым удрал, кривоногий верблюд! Но придет пора — поймаю, однако.

— Зачем ловить? Я его давно поймал. На моей сеунчевой це­пи сидит вместе с другими.

Акпарс поставил кружку на стол, поднялся:

—

Покажи!

— Пойдем.

И еше раз испытал страх мурза Кучак, когда увидел Акпарса. И снова бледностью покрылось его лицо, задрожали губы. Акпарс молча отомкнул мурзу от цепи, сел на первого стоявшего у коно­вязи жеребца, пустил Кучака впереди себя.

Там, где речонка Ичка делает крутой поворот, Акпарс остано­вился, привязал коня к дереву, подошел к мурзе.

— Ну, вот мы и встретились, мурза Кучак. Третий раз скрести­лись наши дороги, и теперь я выполню клятву.

— Убить пленного не велика отвага,— угрюмо ответил мурза.— Давай, кончай

— Видишь у дерева конь? Это наш конь. На него тот сядет, кто останется живой. Ты видишь этот нож? Кроме ножа у меня нет ничего. И смотри! — Акпарс отбросил в сторону нож.— Теперь мы равны. Защищайся! — и пошел на Кучака.

Вобрав голову в плечи, мурза приготовился к прыжку. Он хотел сбить Акпарса с ног, но не зря барсом прозвали Аказа. Он первым налетел на Кучака схватил его за грудь и могучим рывком поднял над головой.

Мурза попытался вывернуться из крепких рук, но не успел: Ак­парс с силой ударил его о землю.

Раскинув руки, мурза лежит на тропе. Изо рта, пенясь, течет темно-красная струйка.

— Добей,— прохрипел он, когда увидел подошедшего Акпарса.

— Подохнешь сам,— ответил тот и, ополоснув руки в реке, сел на коня.

Месть, о которой он думал целых двадцать пять лет, сверши­лась.

Но отчего душа воина не ощутила счастья?

После взятия Казани царь оставался в своем стане ровно неде­лю. Награждал воевод, князей, воинов. Кроме вотчин, поместий, кормлений, было роздано 48 тысяч рублей деньгами, платьем, со­судами, доспехами и конями. Иван разослал по всем улусам жало­ванные грамоты, писал, чтобы шли к нему без страха.

Наместником Казани царь оставил боярина князя Александра Борисовича Горбатого, а в Свияжске воеводой стал князь Петр Шуйский. Князь Акпарс был поставлен под его начало. Впослед­ствии князь Курбский напишет:

«А боярам царь приказал без себя о казанском деле промыш­лять; они же, от великого такого подвига и труда утомившись, и малого подвига и труда не смогли докончить, и возжелали богат­ства, начали о кормлениях заботиться; а Казанское строение поотложили...»

И потому еще восемь лет крымцы, ногайцы и турки терзали казанские и черемисские земли и бед русскому воинству принесли немало.

МИРНЫЕ ПЕСНИ

Первый снег упал на Свияжск нежданно. Сначала шел за­тяжной осенний дождь, потом дохнул на город студеный ветер, и в воздухе замелькали сырые белые хлопья. Снег летел торопясь, будто боялся растаять, не достигнув земли.

В городе стало намного тише. Ушли последние сотни москов­ских ратников, уехали воеводы и князья. Остались только кре­постные стражники да мастера и плотники, коим царь велел до­строить заложенную в минулом году церковь.

Ешка-поп сидит, облокотившись на подоконник, и грустно смо­трит на заснеженную улицу. Большие перемены произошли в жиз­ни Ешки.

Раньше редко задумывался он о жизни. День прожил—слава богу. Завтра—бог даст. А ныне появилось превеликое множество забот. Наипервейшая — язычники.

Перед отъездом царя в Москву Сильвестр от имени митрополи­та строго и внушительно указал:

— Отныне дело всей жизни твоей окрестных язычников осиять светом православной веры, число прихожан святой церкви непре­менно ширить. Горный край весь приведи ко кресту, а потом и за Луговую сторону берись. Утверждай веру нашу ныне и во веки веков. Государь повелел тебе о сем помнить всегда.

Ешка молчал. Сильвестр испытующе смотрел на него.

369

24 Марш Акпарса

— Не по плечу ношу кладешь,—сказал тогда Ешка.—Язычни­ков—легион, а я один, как перст божий.

— Повелел государь оставить тебе в помощь две сотни ратни­ков. С помощью меча праведность утверждают пусть.

— А Шигоня говаривал, что веру внедрять можно токмо сло­вом, а не мечом. Ратники народ озлобят...

— Время и деяния государя нашего доказали обратное. Ме­чом и только мечом. Западные государи в своих крестовых по­ходах в утверждении веры вон сколь преуспели! И нам, грешным, поучиться у них не зазорно.

Ешка вспоминает этот разговор, и его одолевает сомнение. Перебирает в памяти все встречи в Чкаруэме и сердцем чует: не­прав Сильвестр.

«Пойду-ка я к Саньке,—подумал Ешка,—да с ним посовету­юсь. Он в делах веры мудрейший мужик, а в смысле меча еще мудрее. Уж он-то знает».

— Ты куда это, батюшка?—пропела Палага, увидев, что отец Иохим надел шубейку.

— К Саньке Кубарю. Посоветоваться хочу по делам веры. На­до неотложно.

— Коли надо, то и пойдем,—И попадья взялась за шаль.

— Дело сие мужское. Чего тебе торчать там без надобности?

— У Саньки, я слышала, сестра есть. Ее навещу, и то слава богу.

Отец Иохим крякнул недовольно и стал дожидаться, пока Па­лага оденется.

Как разлучился Ешка с бродяжьей волей-волюшкой, так и оп­лошал. Как сел на одно место, так и пошли в голову мыслишки о семье, о теплой перине да о баньке. Не успел подойти к семей­ному хомуту и понюхать—глядь, тот хомут уже на шее.

Дело все началось с просвирни. В первое время просфирки в церковь доставляли из Разнежья. А они в дороге черствели, за­сыхали—не угрызешь. И стали православные роптать, дескать, о такие просфирки и зубы обломать недолго, неужели, дескать, во всем граде нельзя их печь. А того, ироды, не понимают, что для оного важного дела надо иметь просвирню—женщину чистую, це­ломудренную, которая чтобы до мужских подштанников не до­трагивалась. А попробуй найди в Свияжске такую!