Марш обреченных
Шрифт:
– Я хотел лишь предупредить, что абсолютная секретность встречи в наших общих интересах, господин генерал. Впрочем, к делу так к делу.
После взаимного уверения в серьезности намерений следует двухстраничная политинформация, вся секретность которой заключена в том, что в ней озвучены глубокомысленные сентенции о том, что Горбачев более не владеет ситуацией в стране и это крайне беспокоит Соединенный Штаты. Лавирование между интересами различных политических группировок неизбежно должно привести к краху. Глубокомысленные замечания аналитиков из Ленгли [49] полны политической
49
В Ленгли расположена штаб-квартира ЦРУ.
Я читаю выспренние фразы Коулера о демократических ценностях и политической ответственности и думаю совсем о другом. О том, каким образом могла состояться эта встреча? Кто такой этот самый Макс, по прежнему не ясно, но, судя по возложенной на него миссии, фигура в большой политике и тайной войне отнюдь не малая, по уровню – не менее заместителя директора ЦРУ. Однако все кадровые перестановки в верхах спецслужб вероятного противника находятся под бдительным контролем наших спецслужб, как впрочем, и наоборот, естественно всплывший невесть откуда посреди горного озера кит вызывал бы у меня куда больше доверия и понимания, чем возникший из ниоткуда разведчик подобного уровня. Значит, скорее всего, его должность не учтена в официальном табеле о рангах страны Американии. Такая себе, частная поездка. И если кто-то вдруг считает, что подобное возможно, пусть попытается провернуть эту ситуацию в обратном направлении. Успех подобной поездки, прямо скажем, более чем гадателен.
Значит, должен был существовать мостик, между пунктом А и пунктом Б. Если играть теми картами, что на руках, то на роль начала мостика вполне подходит Горелов-старший. Связь с группировкой Мюррея, судя по его нынешнему экономическому союзу, у него плотная, а здесь… Опять, словно капитан Немо на своем Наутилусе всплывает фигура полумифическая, но скорее всего, реальная – «Жером», человек, курировавший акции Горелова из Москвы. Между ним и Гореловым стоял наш генерал. «Я слишком много знал», – как говорил мой друг, ныне покойный. Логичная схема? Вполне. Но увы, лишь одна из возможных.
– Наши аналитики тоже предполагают подобные варианты, – дипломатично замечает Крючков, очевидно подустав от затянувшегося прощупывания обстановки.
– Это естественно, ибо ничего другого не остается, если… – пауза затягивается, как петля в заячьем силке. По-моему, Бернард Шоу изрек: «Чем больше пауза – тем больше актер». Актер, с которым нам приходится иметь дело, принадлежит к когорте великих. – Если только не поменять людей, стоящих у руководства страны. Сейчас ей нужна крепкая рука, способная навести порядок, и на данный момент мы в этом заинтересованы не меньше, чем вы. Нам ни к чему, чтобы в складе ядерных боеприпасов, именуемом СССР, произошел взрыв. Потому что осколки его разлетятся по всей планете.
Воистину, откровенность – самое изощренное коварство. Неужели же шеф КГБ действительно мог предполагать, что все сказанное ему собеседником, всерьез могло подвигнуть тех, кто стоял за Максом Коулером, рассматривать кандидатуру самого заядлого борца с империалистической угрозой в качестве подходящего объекта для переговоров? Абсурд! И все же. Можно предположить,
– Все это мне понятно, – тянет Крючков и, по всей видимости сверлит визави взглядом, пытаясь копировать своего бывшего начальника. Но он – всего лишь жалкая тень Андропова и всего-то общего между ними – занимаемое кресло. – Все, о чем вы говорите, звучит вполне логично, но… Что же дальше? Какие будут конкретные предложения?
Дожились! А как там у нас насчет данайцев, дары приносящих? Пожалуй, данайцами нас не запугаешь!
– Предложения? – похоже, подобный поворот разговора смутил и самого Коулера. Впрочем, находится он чрезвычайно быстро. – Какие могут быть предложения? Мы не вмешиваемся в чужие дела!
Скупая мужская слеза наворачивается на мое недреманное око. Хочется упасть на грудь неизвестному другу и закричать: «Макс! Мы тоже. Мы тоже никогда и ни во что не вмешиваемся!»
– Я хотел бы только заметить, – продолжает американец, не ведая о моих запоздалых восторгах, – что если в вашей стране действительно найдется крепкая рука, способная остановить этот катастрофический распад, то Запад не будет возражать слишком сильно…
Новые слезы умиления. Как тут не вспомнить Великого Комбинатора: «Запад нам поможет! Полная тайна вкладов, то есть союза».
– США – это ещё не весь Запад.
– Я сказал Запад? – удивленно произносит Коулер, тем самым тоном, каким ловкий продавец всучивает наивному покупателю негодный товар: «Неужели я сказал сто долларов? Ну что вы, конечно же, девяносто пять! Только для вас, поскольку вы мне глубоко симпатичны!» – я ошибся, простите. Я хотел сказать: «Запад и Восток», имея ввиду также наших союзников и ваших соседей в районе Японского моря. Словом, весь цивилизованный мир.
Странное впечатление. Уровень охмурежа шефа могущественной спецслужбы, которой ещё совсем недавно пугали подростков в голливудских боевиках, вчерашнего начальника разведки КГБ – нечто среднее между соблазнением проститутки на Тверском и разговора доброго следователя с малолетним преступником.
– Но то, что вы предлагаете…
– Мы ничего не предлагаем.
– Да оставьте вы, наконец, свои дипломатические выверты! Откровенность за откровенность. То, что вы предлагаете, называется государственный переворот! Я правильно понимаю?!
Все, спекся. Сам себя засветил. Не выдержал хождения по кругу. Теперь слово произнесено и произнес его именно Крючков. И это разведчик! Понятное дело, что сама по себе данная встреча не является актом растущего взаимодоверия и дружбы между спецслужбами конкурирующих сверхдержав-антогонистов. Но слово-то сказано! Инициатива потеряна. А дальше: «Вы хотите песен? Их есть у меня!»
– В СССР, господин генерал, сейчас все перевернуто с ног на голову. Поэтому, обратный переворот был бы, мне думается, вполне уместен. Нам кажется, нет, мы даже уверены в том, что подобные мысли вам и без нашей подсказки приходят в голову.
Наживка съедена вместе с крючком и метром привязанной к нему лески.
В тексте расшифровки значится негромкий стук, очевидно пальцами по поверхности стола. Думает, а может быть – нервничает. И то и другое полезно. Впрочем, на этот раз к желаемым результатам стук все-таки не привел.