Маршал Шапошников. Военный советник вождя
Шрифт:
24 ноября: Снова неудовлетворительная, неясная обстановка...
30 ноября: Россия находится перед своей гибелью. В промышленном и военно-промышленном отношении с ней покончено, так как самые ценные и необходимые источники сырья находятся в немецких руках. Направление главного удара — Кавказ, Персидский залив и далее Ближний Восток...»
На чем был основан такой оптимизм? Прежде всего, на катастрофической недооценке силы советского строя. К тому же любой западный специалист, верящий в ценности капитализма, не мог даже вообразить, что при народовластии, при социализме люди способны не только на боевые, но и на трудовые подвиги — небывалые
И еще раз подчеркну: сыграла свою роль и дезинформация, исходившая из окружения Б.М. Шапошникова о якобы подорванной экономике Советского Союза, плачевном состоянии Красной Армии, планах отдать Москву фашистам. (Между прочим, некоторые горячие головы в Великобритании готовили претендента на
367
русский престол — принца Луи-Фердинанда, женатого на дочери великого князя Кирилла, а в США полагали, что новое русское правительство в Сибири возглавит Керенский.) Врагам России казалось, что уж теперь-то достаточно только толкнуть обессиленного «советского монстра» и он падет к их ногам.
«Уверенность врага в скорейшем захвате Москвы, — писал Вадим Валерианович Кожинов, — ярко выразилась в двух фактах, которые до последнего времени, в сущности, замалчиваются: прорыве колонны немецких мотоциклистов 30 ноября почти в границы Москвы, на мост Москва—Волга (вблизи нынешней станции метро «Речной вокзал»), и осуществленной тогда же, в ночь с 30 ноября на 1 декабря, дерзкой высадке на Воробьевых горах и в Нескучном саду — в четырех километрах от Кремля — авиадесанта, который имел задачу выкрасть Сталина...
Впрочем, гораздо важнее, конечно, тот факт, что к концу ноября сам фронт на северо-западном участке проходил менее чем в 20 (!) км от тогдашней границы Москвы (от нынешней границы — всего в 10 км) и менее чем в 30 км — от стен Кремля! Речь идет прежде всего о поселке вблизи Савеловской железной дороги, недалеко от станции Лобня (26-й километр), Красная Поляна и окрестных деревнях Горки, Киово, Катюшки (ближайшей к Москве)».
В конце ноября Гитлер объявил: «Война в целом уже выиграна» (выходит, он продолжал верить в беспомощность Красной Армии, по крайней мере на центральном фронте). Германский штабной офицер А. Неймген писал своему дядюшке: «Я видел тяжелые пушки, которые к вечеру будут обстреливать Кремль. Я видел полк наших пехотинцев, которые первыми должны пройти по Красной площади. Это конец, дядюшка, Москва наша, Россия наша... Тороплюсь. Зовет начальник штаба. Утром напишу тебе из Москвы...»
В исследовании «Россия. Век XX (1939—1964)» В.В. Кожинов, рассказывая о сражениях под Москвой, особо выделил их символическое значение для советских людей. Он привел выразительный фрагмент из воспоминаний героя этих боев Баурджана Момыш-улы, сподвижника генерала И.В. Панфилова. Батальон Момыш-улы, выйдя из окружения, занял оборону восточнее Крюкова, на 38-м километре Ленинградской (Октябрьской) железной дороге.
Лейтенант Петр Сулима, адъютант Баурджана, принес ему топографическую карту. На ней была нанесена Москва.
«По привычке прежних отступательных боев, — писал Момыш-улы в книге “За нами Москва. Записки офицера”, — я поискал промежуточный рубеж от Крюкова до Москвы, где можно было
368
бы зацепиться, и этого рубежа не нашел. Я представил врага на улицах Москвы... строй гитлеровцев в парадной форме во главе с очкастым сухопарым генералом в белых перчатках и с легкой усмешкой победителя.
— Что с вами, товарищ командир?..
— Дайте мне перочинный нож, — прервал я Сулиму... Я аккуратно разрезал карту и протянул половину ее Сулиме. —
Обратите внимание: казах и украинец, не бывавшие в столице страны, полны решимости отстаивать ее до конца, погибнуть, но закрыть путь врагу. Ибо тогда у всех нас (русских, украинцев, казахов, армян, евреев и многих других) была единая великая Родина — СССР. И Сталин, помнится, говорил: «мы, русские».
Комментируя воспоминания Баурджана, Кожинов сделал вывод: «Убеждение в невозможности, немыслимости сдачи Москвы врагу определялось в данном случае не собственно «русским» сознанием: ведь перед нами — коренной казах, в детстве даже не знавший ни слова по-русски и исключительно высоко ценивший свои национальные традиции. И не «коммунистическим» сознанием... кстати, командир батальона Момыш-улы не был в то время в партии. Но Москва, которую он никогда не видел, тем не менее была для него центром того геополитического мира, в котором он в 1910 году родился, вырос и стал (с 1936 года) профессиональным военным».
Единственно, с чем трудно согласиться, так это с противопоставлением геополитического «евразийского» сознания «коммунистической» идеологии. В действительности одно другому не противоречит. Ибо евразийская идея может основываться на господстве одного народа над другими (к этому стремились тогда нацисты, а ныне того же добиваются американцы). Но она же в Советском Союзе провозглашала равенство и единство всех наций. И этим коммунистические идеалы вполне отвечают учениям и Христа, и Мухаммеда (добавим еще принципы справедливости, взаимопомощи).
В ноябре 1941-го армия Тимошенко нанесла сокрушительный удар по танковым дивизиям Клейста, выбив их из Ростова-на-Дону. Немцы бежали из города в такой спешке, что бросили 40 танков и много другой техники. Такого отступления немецких войск не было с начала мировой войны, с 1939 года! Гитлер снял с должности командующего группой армий «Юг» фон Рундштедта. Но парадоксальным образом эта неудача увеличила решимость фюрера и его военных советников победоносно завершить «Тай-
369
фун». Ведь, казалось бы, полностью подтвердились донесения «надежного агента» о переносе главных операций Красной Армии с центрального на южное направление, а значит, отказе из последних сил оборонять Москву.
Германское наступление началось в середине ноября. С первых же дней проходило оно с немалыми перебоями. Вот один из эпизодов в изложении Алана Кларка:
«18 ноября 112-я пехотная дивизия, прикрывавшая правый фланг танковой дивизии, наступающей на Венёв, была атакована сибирской дивизией из состава 10-й армии и танковой бригадой, только что прибывшей с Дальнего Востока и полностью оснащенной танками Т-34. Немцы обнаружили, что из-за застывшей смазки они могут вести огонь из автоматического оружия только одиночными выстрелами. Снаряды противотанковых орудий 37-мм калибра были неэффективны против советских танков. При виде сибирских стрелков, одетых в белые маскхалаты, вооруженных автоматами и ручными гранатами, сидящих на мчавшихся с пятидесятикилометровой скоростью страшных «тридцатьчетверках», нервы дрожащих от холода и практически беззащитных немецких солдат не выдержали. Дивизия дрогнула и побежала. “Паника, — мрачно отмечается в боевом журнале армии, — охватила немецкие войска вплоть до Бого-родицка. Это первый случай за русскую кампанию, когда произошло нечто подобное, и это служит предостережением, что боеспособность нашей пехоты находится на грани истощения и что от нее нельзя более ожидать выполнения трудных задач”.