Мартин Борман: «серый кардинал» III рейха
Шрифт:
В начавшихся повсюду преследованиях и истреблении евреев роль Бормана была бюрократической — составителя приказов и законов, обычно подписывавшего их лишь совместно с главами и представителями других ведомств, ведавшего воплощением в жизнь воли фюрера и тщательно следившего за тем, чтобы никто не выпал из поля зрения палачей.
Теперь-то рейхсляйтер НСДАП проявил изобретательность, какой и в помине не было во время кампании против христиан. Гитлер создал для него прекрасную ширму, укрывшись за которой он — безвестный для широкой общественности — мог дать волю инстинкту убийцы. Более того, Борман даже гордился своей миссией. Зачастую нескольких антисемитских фраз, оброненных Гитлером за обеденным столом, хватало ему для создания нового указа. Особенно вдохновляло его то обстоятельство,
Борман знал, что в октябре 1940 года (всего за два месяца до конференции в Ванзее) Гейдрих приступил к депортации евреев в другие страны. Один из предложенных проектов предполагал создание транзитного коридора для переправки их на Восток. Но Гитлер уже отдал предпочтение «окончательному решению» (вместо дорогостоящей депортации — нещадная эксплуатация и физическое уничтожение) — не без содействия Бормана, который постоянно находился рядом, внимательно выслушивал все сентенции фюрера и имел возможность склонить его к выбору, совпадавшему с мнением самого рейхсляйтера.
От Гитлера не укрылось, что Борман порой действует своевольно и зачастую жестко. «Однако для победы в войне он мне необходим», — сказал фюрер [271] о своем доверенном помощнике именно в тот период, когда уже готов был принять предложение Бормана воздвигнуть вокруг себя глухую стену. Впрочем, у него всегда оставалась отдушина для связи с внешним миром: институт личных адъютантов — особый штат помощников наподобие тех, какие были у монархов. В обязанности адъютантов входили не только обслуживание и курьерская работа, но и представительские функции при министерствах и организациях. Через них глава государства поддерживал связь со своими подчиненными. Хотя большинство из них не обладали влиянием и служили прежде всего слушателями полночных монологов, они могли передать лично фюреру те или иные послания, устные сообщения или слухи, а также беспрепятственно провести посетителей, что не раз нарушало планы Бормана. Борман старался решить эту проблему, налаживая дружеские отношения с адъютантами. Если же этот маневр не удавался, он начинал войну нервов, скрытую под глянцем холодного официального сотрудничества.
Одной из его излюбленных мишеней стал Вильгельм Брюкнер, в свое время принявший награду от герцога Кобургского и слывший любимым адъютантом Гитлера. Кроме всего прочего, Борман завидовал ряду преимуществ Брюкнера, в том числе во внешности: высокий и хорошо сложенный, он был офицером в годы первой мировой войны, участвовал в путче 1923 года, был осужден вместе с Гитлером и сидел с ним в ландсбергской тюрьме. Он знал о прошлом фюрера больше, чем кто бы то ни было. Форма обергруппенфюрера СА подчеркивала его лидирующее положение в личном штате Гитлера. Отсутствие политических амбиций, флегматичность и нежелание участвовать в каких-либо интригах вовсе не делали его фигуру более приемлемой в глазах Бормана. Гитлер лояльно относился к соратникам [272] по старым временам, пока те верно служили ему, даже если они иногда совершали промахи. Борман же терпеливо фиксировал ошибки, совершенные Брюкнером, — а таковых было немало, — чтобы в подходящий момент представить фюреру весь список. Этот день, настал 18 октября 1940 года. Борман записал в дневнике: «Увольнение старшего адъютанта Брюкнера за неисполнение указаний Канненберга».
История связана с визитом в Оберзальцберг принцессы Италии. Во время посещений Бергхофа титулованными дамами хозяин требовал особенно тщательного соблюдения норм этикета. В данном случае Гитлер даже привез своего берлинского мажордома Артура Канненберга. Естественно, фюрер принял принцессу в знаменитом Кельштейне (что Борман не преминул отметить в дневнике). Естественно, во время светской беседы подали чай, но... чай оказался слишком горячим, и принцесса обожгла рот. И это произошло в ситуации, когда все должно было работать как часы!
После встречи Гитлер дал волю своему гневу и поручил Борману разобраться в этой истории. Канненберг доложил, что соответствующие указания он дал, но работавший на кухне Брюкнер не удосужился их точно выполнить. Представляя результаты своего расследования
Рейхсляйтера НСДАП сильно обеспокоило намерение министра юстиции Франка Гюртнера распространить действие германского уголовного кодекса на присоединенные восточные территории, вошедшие в округа Данциг — Западную Пруссию, Вартеланд, Восточную Пруссию и Силезию. Такой шаг положил бы конец безнравственности, беззаконию и насилию партийных функционеров, ибо за преступные действия пришлось бы отвечать перед германским судом. Борман направил Ламмерсу пространный — на семи страницах! — протест. Точнее, он лишь подписал это послание, а готовили обоснование специалисты его бюро, поскольку сам рейхсляйтер не знал ни тонкостей юриспруденции, ни специальной терминологии, которой изобиловал сей документ. Но суть позиции безусловно была сформулирована именно Борманом: введение уголовного кодекса не позволит гауляйтерам воплотить провозглашенный фюрером девиз «Германия — только для немцев»; лишь с помощью силы — то есть в условиях жесткого чрезвычайного положения и без каких-либо юридических ограничений — можно заставить поляков подчиниться.
Борман был уже настолько уверен в своей силе, что выступил не как интерпретатор повелений хозяина, а как политический деятель, имевший право самостоятельно определять направление важнейших шагов! Конечно, он ссылался на фюрера, действовал как бы «во исполнение», но на самом деле вмешался в решение вопроса, затрагивавшего основы государственного устройства на оккупированных территориях. Подобными делами ведал сам фюрер! Выдающийся бюрократ, Борман таким образом не позволил предложению министра попасть на стол Гитлера, — Ламмерс испугался, что Борман изложит свою аргументацию [274] фюреру (в результате он оказался бы в положении слуги, неспособного понять, что соответствует пожеланиям хозяина и что им противоречит), и положил документ под сукно. В конце концов министр юстиции предложил ввести на территории Польши особый уголовный кодекс. Борман решил не уступать ни на йоту и разразился новым посланием Ламмерсу, утверждая, что единственно допустимым шагом в области борьбы с преступлениями может стать только создание карательно-полицейских трибуналов, и требуя введения практики коллективных наказаний в отношении местного населения.
Свою идею Борман пояснил в следующем письме на примере действий гауляйтера Грейсера: когда в одной из польских деревень забросали камнями немецкого солдата, гауляйтер арестовал виновных и еще двенадцать человек из той же деревни, а затем, согнав жителей деревни на площадь, повесил всех арестованных. Гитлер, узнав об этом происшествии и предложении Бормана, согласился на создание трибуналов, в состав каждого из которых должны были входить три человека: председатель (функционер НСДАП) и два члена трибунала (представители полиции). Борман объявил, что эти трибуналы могут выносить только два вида решений: концентрационный лагерь или смерть. Гитлер воздал гауляйтеру Грейсеру почести за скорую расправу над поляками и подписал постановление, согласно которому все вопросы правосудия в отношении местного населения переходили из ведения министра юстиции в руки гауляйтеров. [275]
Партийная канцелярия
В голове Бормана прочно засела мысль прибрать к рукам часть недвижимости, принадлежавшей церкви. Его особенно привлекала собственность монастырей с обширными земельными владениями. 13 января 1941 года под грифом «Строго конфиденциально» он разослал всем гауляйтерам телеграфное сообщение, фактически ставшее сигналом к началу грабежей. Это послание в несколько строчек — прекрасная иллюстрация методов, которые исповедовал глава партийной канцелярии НСДАП.