Маша из дикого леса
Шрифт:
Минут через пятнадцать вернулся Колька с тачкой. В дом он всё равно заходить отказывался, и Грыже пришлось самой выносить вещи. Вытаскивала их наружу и ругалась беспрерывно: на Аглаю, на трусливых деревенских мужиков, ну и на Кольку, разумеется.
Зайдя в спальню, она нервно сплюнула. Ей стало не по себе. Аглая лежала на кровати, как чёртова мумия. Труп почему-то не разложился, не сгнил, а усох. Это показалось Грыже очень ненормальным. Задерживаться в спальне она не стала, тем более, что и поживиться тут было не чем. Когда вынесла из избы всё, что заслуживало внимания, облегчённо выдохнула:
Загрузив тачку, они с Колькой двинулись в деревню – довольные, пьяные. Лишь спустя пару часов Грыжа ощутила жуткий зуд во всём теле. Чесалось так, что орать хотелось. А вонь из дома Аглаи словно прилипла к коже. После полудня на шее появились небольшие язвы. Грыжа не находила себе места от злости. Зуд сводил с ума. Она до крови расчёсывала кожу и вопила во всё горло, проклиная Аглаю. Теперь Грыжа понимала, какова цена её мародёрству.
Глава пятая
Солнце уже высоко взобралось по небосклону, когда Маша проснулась. Гудели шмели, над разнотравьем колыхалось марево, где-то в лесу куковала кукушка, а со стороны пруда доносилось мерное кваканье лягушек.
Ноги после ночного перехода ломило, зудели ссадины и комариные укусы. Расчёсывая руку и сонно глядя на развалины с той стороны пруда, Маша с тоской подумала о доме Аглаи. Там было так уютно, а здесь… Да, тут красиво, однако эта лесная красота пугала своим величием. Маша ощущала себя крошечной беззащитной букашкой, и её беспокоил вопрос: что дальше? Аглая назвала это место безопасным, но как здесь жить? Как дикая зверушка? Зверушки умеют пищу добывать, прятаться от опасности, а она, Маша, всего лишь маленькая девочка, которая почти ничего не умеет и мало что знает. Печально.
Размышляя о своём смутном будущем, она поела сухарей и тыквенных семечек, напилась воды из пруда и отправилась к развалинам. Снова закуковала кукушка. Если бы Маша умела считать, насчитала бы семнадцать «ку-ку».
Мягкая атмосфера лесной глуши обволакивала её, запахи пьянили. На смену грусти явилось спокойствие. Больше не хотелось размышлять о своём будущем. Теперь существовал только этот весенний солнечный день, словно бы вырванный у вечности. Было только здесь и сейчас, в котором не существовало вопроса, что дальше.
В абсолютном умиротворении Маша бродила по давно заброшенной деревне. Замшелые брёвна, проваленные крыши, заросшие густым бурьяном подворья. Вспоминая рассказ Аглаи, она представила, каким это место было раньше. Живое воображение рисовало слишком уж красивые картины – сказочно красивые, далёкие от реализма, обыденности. Ей виделись не просто избы, а цветные терема, по улице расхаживали румяные люди в праздничных нарядах. И все приветливо улыбались. Маше нравилось именно так представлять прошлое этого места, хотя она и подозревала: всё было куда скучнее.
Она приметила небольшое строение, которое неплохо сохранилось. По крайней мере, была крыша и стены. Хоть какое-то укрытие. Тем, кому довелось жить в собачьей будке, любая развалюха кажется дворцом. Маша решила, что поселится здесь. Потом. А пока продолжила осмотр деревни, пробираясь сквозь заросли папоротника, борщевика и лопухов.
Добралась до места, где трава росла чахлая, с болезненным желтоватым оттенком. Маша догадалась: именно здесь стоял тот исчезнувший храм. Ей стало не по себе. От этого участка земли так и веяло скорбью и мрачной тайной. Даже мурашки по спине побежали. Маша представила себе то, о чём рассказывала Аглая: густая чернота, ползущая по бревенчатым стенам, а вокруг чудовища с рогами и свиными рылами – так воображение нарисовало фашистов. Жуткое зрелище. Маша подумала, что меньше всего на свете хотела бы увидеть такое наяву.
Тяжело вздохнув, она отправилась к пруду. После посещения этого места ей невыносимо захотелось умыть лицо, сполоснуть руки. А сюда решила больше никогда не приходить.
До вечера она обследовала окрестности – не спеша, часто давая ногам отдых. Посетила пасеку, от ульев на которой остались лишь трухлявые доски. Обошла одичавший вишнёвый сад. Обнаружила небольшой ручей – вода в нём оказалась куда вкусней, чем в пруду.
Маша не раз ловила себя на мысли, что ей здесь нравится. Она больше не ощущала себя крошечной букашкой посреди громадной пугающей неизвестности. И было ещё кое-что позитивное: даже в доме Аглаи она чувствовала какое-то незримое присутствие Грыжи, её дух, а теперь эта связь оборвалась. Грыжа, наконец-то, далеко, за спасительной стеной леса, внутренний страж может переключить внимание на иные, пока ещё неопределённые опасности.
Пока совсем не стемнело, Маша решила прибраться в своём новом жилище: вытащила наружу и забросила в бурьян хлам, гнилые доски, истлевшее тряпьё. Так себе уборка вышла, но на первое время сойдёт. Нарвала травы, сделала лежанку.
Из-за верхушек деревьев появилась луна. Маша встретила её улыбкой, как лучшую подругу. Сидя возле входа в жилище, она поведала ночному светилу о том, что сегодня был замечательный день, рассказала о своих впечатлениях. Луна поднимала всё выше, а Маша говорила и говорила без умолку, ощущая себя по настоящему свободной.
Вечер был тихим, безветренным. Квакали лягушки, стрекотали кузнечики, над гладью пруда поплыли клочья тумана.
Несмотря на усталость, Маше спать не хотелось. Она глядела в небо и думала, о чём ещё поведать луне. Пожаловаться на страх перед завтрашним днём? Нет, жаловаться не было никакого желания. А может…
Её размышления прервал излучающий бледный свет мотылёк. Он неожиданно появился на фоне луны, опустился к земле, суетно запорхал над травой, а потом приблизился к Маше. Она удивилась: зачем он здесь? У неё возникло волнительное ощущение, что эта ночь не будет спокойной.
Мотылёк отлетел немного, вернулся и снова упорхнул. Он явно куда-то манил.
– Идти за тобой? – спросила Маша.
Куда? Зачем? Она была в смятении. Снова отправляться навстречу неизвестности ей не слишком-то хотелось. Ладно днём, но ночью… И что теперь делать? Не обращать внимания на мотылька? А поводырь бледным огоньком мелькал в ночи, и сдаваться не собирался – подлетал и рвался прочь: иди, иди за мной!
Маша поднялась, всплеснула руками: иду. Она поняла, что Аглая не одобрила бы бездействие. Это стало сильным аргументом в пользу ночного путешествия.