Машина времени (сборник)
Шрифт:
С помощью «Ускорителя» можно будет осуществить множество поистине удивительных вещей, ибо самые ошеломляющие и даже преступные деяния удастся тогда совершать незаметно, так сказать ныряя в щелки времени. Как и всякое сильно действующее средство, «Новейший ускоритель» не застрахован от злоупотреблений. Но, обсудив и этот вопрос, мы с Гибберном пришли к выводу, что решающее слово останется за медицинским законодательством, а нас такие дела не касаются. Наша задача – изготовить и продавать «Ускоритель», а что из этого выйдет – посмотрим.
Остров Эпиорниса
Человек со шрамом на лице перегнулся через стол и посмотрел на мои цветы.
– Орхидеи? – спросил он.
– Всего несколько штук, – ответил я.
– Венерины башмачки?
– В основном.
– Что-нибудь новенькое? Хотя вряд ли. Я обследовал
– Я не коллекционер.
– Тогда я был молод, – продолжал он. – Господи! Сколько я гонял по свету! – Он как бы присматривался ко мне. – Два года пробыл в Индии, семь лет в Бразилии. Потом поехал на Мадагаскар.
– Нескольких исследователей я знаю понаслышке, – сказал я, уже предвкушая интересную историю. – Для кого вы собирали образцы?
– Для Доусона. Может, вы слышали такую фамилию – Бутчер?
– Бутчер, Бутчер… – Эта фамилия смутно казалась мне знакомой; потом я вспомнил: «Бутчер против Доусона». – Постойте! Так это вы судились с ними, требуя жалованье за четыре года – за то время, что пробыли на пустынном острове, где вас бросили одного?
– Ваш покорный слуга, – с поклоном ответил человек со шрамом. – Интересное судебное дело, не правда ли? Я сколотил себе там небольшое состояние, пальцем о палец не ударив, а они никак не могли меня уволить. Я часто забавлялся этой мыслью, пока оставался на острове. И даже вел подсчеты, вырисовывая огромные цифры на песке чертова атолла.
– Как же это случилось? Я, признаться, уже забыл подробности дела…
– Видите ли… Вы слышали когда-нибудь об эпиорнисе?
– Конечно. Эндрюс как раз работает над его новой разновидностью; он рассказывал мне о ней примерно месяц назад. Перед самым моим отплытием. Они раздобыли берцовую кость чуть ли не с ярд длиной. Ну и чудовище это было!
– Охотно верю, – произнес человек со шрамом. – Настоящее чудовище. Легендарная птица Рух Синдбада-морехода, безусловно, принадлежала к этому семейству. И когда же они нашли эти кости?
– Года три-четыре назад – кажется, в девяносто первом году. А почему вас это интересует?
– Почему? Потому что их нашел я – да, да, почти двадцать лет назад. Если бы у Доусона не заупрямились с моим жалованьем, они могли бы поднять большую шумиху вокруг этих костей. Но что я мог поделать, если проклятую лодку унесло течением…
После паузы он продолжил:
– Это, наверное, то же самое место. Нечто вроде болота, что в девяноста милях к северу от Антананариво. Не слышали? К нему надо добираться вдоль берега, на лодке. Может быть, вы помните?
– Нет. Но, кажется, Эндрюс говорил что-то о болоте.
– Очевидно, о том же самом. На восточном берегу. Там в воде, уж не знаю откуда, есть какие-то вещества, предохраняющие от разложения. Пахнет наподобие креозота. Сразу вспоминается Тринидад. А яйца они нашли? Мне попадались яйца в полтора фута величиной. Болото образует круг, понимаете, и это место совершенно отрезано. Помимо всего прочего там много соли. Да-а… Нелегко мне пришлось в то время! А нашел я все это совсем случайно. Я взял с собой двух туземцев и отправился за яйцами в нелепом каноэ, связанном из кусков; тогда же мы нашли и кости. Мы прихватили с собой палатку и провизии на четыре дня и расположились там, где грунт потверже. Вот сейчас вспомнилось мне все – и сразу почудился тот странный, отдающий дегтем запах. Занятная была работа. Понимаете, надо шарить в грязи железными прутьями. Яйца при этом обычно разбиваются. Интересно, сколько лет прошло с тех пор, как жили эпиорнисы? Миссионеры утверждают, что в туземных легендах говорится о временах, когда такие птицы жили, но сам я рассказов о них не слышал [11] . Однако те яйца, которые мы достали, были совершенно свежие. Да, свежие! Когда мы тащили их к лодке, один из моих негров уронил яйцо и оно разбилось о камень. Ох, и отлупил же я парня! Яйцо было ничуть не испорченное, словно птица только что снесла его, даже не пахло ничем, а ведь она, возможно, уже четыреста лет как сдохла. Негр оправдывался тем, что его будто бы укусила сколопендра. Впрочем, я уклонился от темы. Целый день мы копались в этой грязи, стараясь вынуть яйца неповрежденными, измазались с головы до ног в мерзкой черной жиже, и вполне понятно, что я разозлился. Насколько мне было известно,
11
Насколько известно, ни один европеец не видел живого эпиорниса за малоправдоподобным исключением Мак-Эндрью, который побывал на Мадагаскаре в 1745 г. (Примеч. автора.)
Человек со шрамом вынул из кармана глиняную трубку. Я положил перед ним свой кисет с табаком. Он задумчиво набил трубку, не глядя на нее.
– А другие яйца? Довезли вы их до дому? Никак не могу припомнить…
– Вот это-то и есть самое необыкновенное в моей истории. У меня было еще три яйца. Абсолютно свежих. Мы положили их в лодку, а потом я пошел к палатке, чтобы сварить кофе. Оба мои язычника остались на берегу – один возился со своим укусом, а другой помогал ему. Мне и в голову не могло прийти, что эти негодяи, воспользовавшись моим положением, устроят мне пакость. Видимо, один из них совсем одурел от яда сколопендры и от полученной взбучки – он вообще был довольно строптивый – и сманил другого.
Помню, я сидел, курил, кипятил воду на спиртовке, которую всегда брал с собой в экспедицию, и любовался болотом, освещенным заходящим солнцем. Болото все было в черных и кроваво-красных полосах – очень красиво. Дальше к горизонту местность повышалась и переходила в подернутые серой дымкой холмы, над которыми небо полыхало, словно жерло печи. А в пяти или десяти шагах от меня, прямо за моей спиной, чертовы язычники, равнодушные ко всему этому покою, сговаривались угнать лодку, бросить меня одного и прихватить с собой трехдневный запас провизии, холщовую палатку и питье, не считая воды в маленьком бочонке. Услышав, как они вдруг завопили, я бросился к ним, однако туземцы были уже в своем каноэ – настоящей лодкой его и не назовешь, – шагах в двадцати от берега. Я сразу смекнул, в чем дело. Ружье у меня осталось в палатке, да и патронов вдобавок ко всему не было – только мелкая дробь. Мои спутники это знали. Но у меня в кармане лежал еще маленький револьвер; его-то я и вытащил на ходу, когда побежал к берегу.
«Назад!» – крикнул я, размахивая револьвером. Они о чем-то залопотали между собой, и тот, который разбил яйцо, ухмыльнулся. Я прицелился в другого, поскольку он был здоров и греб, – но промазал. Они засмеялись.
Тем не менее я не собирался считать себя побежденным. Нужно сохранять хладнокровие, подумал я, и выстрелил еще раз. Пуля прожужжала так близко от гребца, что он даже подскочил. Тут уж он не смеялся. В третий раз я попал ему в голову, и он полетел за борт вместе с веслом. Для выстрела из револьвера необычайно метко. Между мной и каноэ было, по-моему, ярдов пятьдесят. Негр сразу скрылся под водой. Не знаю, застрелил я его или он, оглушенный, просто утонул. Тогда я заорал и стал требовать, чтобы второй туземец вернулся, но он сжался в комок на дне челнока и не желал отвечать. Пришлось мне выпустить в него и остальные заряды, но все мимо.
Должен вам признаться, что положение мое было совершенно дурацким. Я остался один на этом гиблом берегу, позади меня – болото, впереди – океан, на берегу которого заметно похолодало после захода солнца, а эту черную лодчонку неуклонно уносило течением в открытое море. Ну и проклинал же я доусоновскую фирму, и джэмраковскую, и музеи, и все прочее – и абсолютно справедливо! Я звал этого негра обратно, пока у меня не сорвался голос.
Мне не оставалось ничего иного, как поплыть за ним вдогонку, рискуя встретиться с акулами. Я разделся, раскрыл складной нож и сжал его зубами. Как только я вошел в воду, то сразу потерял из виду каноэ, но плыл, по-видимому, наперерез ему. Я надеялся, что негр ранен и не в состоянии управлять каноэ, что его суденышко будет относить все в том же направлении. Вскоре челнок показался на горизонте, примерно к юго-западу от меня. Закат уже потускнел, стали надвигаться сумерки. В синеве неба появились первые звезды. Я плыл, как заправский чемпион, хотя ноги и руки у меня скоро заныли.