Машина
Шрифт:
День был обычный. Ничем не примечательный рабочий день. Среда. Фомич стоял посреди прохода, заложив руки за спину. Вид у него был внушительный. Его обходили. А он думал о том, что заболели сразу два бригадира, и детали опять задерживаются, значит, опять Фросин прочешет его на планерке за неритмичность.
Кто-то замаячил рядом, у локтя, не проходил и не уходил: его дожидался. Фомич медленно развернулся всем корпусом — табельщица. Она торопливо говорила что-то, задрав к нему голову, быстро шевеля губами. Шея у нее была тонкая, прямо-таки детская. Фомич сделал усилие, отключился от своих мыслей, вник в ее слова и кивнул. Она зацокала каблучками прочь по бетонному полу. Затылок у нее тоже был детский, несмотря на модную прическу. Впрочем, в прическах Василий Фомич не разбирался. А вот ноги, на высоких каблуках, были вполне взрослыми. Красивые ноги. В этом он разбирался. «Раньше разбирался»,— с сожалением подумал он. Он хорошо помнил мать этой девушки, тоже тоненькую, только не такую ухоженную — время было не то. И он еще думал об этом по дороге в заводоуправление.
Партком размещался на первом этаже. Фомич бывал здесь не часто и сейчас, входя в большую, обшитую светлым деревом приемную, хмыкнул: «Хорошо живут, просторно!» Но кабинет у секретаря парткома был невелик. Василий Фомич, чтобы показать свою независимость, пробасил:
— Чего это приемную-то отделал? Лучше кабинета, понимаешь, стала!
Секретарь парткома Гусев, пожимая ему руку, ответил:
— А ты чего, Василий Фомич, за мой кабинет беспокоишься? В кабинете я один сижу, а в приёмной людям ждать приходится.
— А ты их, понимаешь, не заставляй ждать-то,— посоветовал Фомич и засмеялся — последнее слово за ним осталось.
Секретарь тоже засмеялся, поглядывая на сидящего в сторонке Макарова. Всем своим видом секретарь показывал: «Ох и язва ты, Василий Фомич!» Фомич понял и остался доволен — не подкачал, значит. Не ударил в грязь лицом. Поддержал рабочую марку.
Фомич всегда говорил о себе: «Мы, рабочий класс!» И неважно, что он относился к инженерно-техническим работникам. Просто он не отделял себя от того, что принято называть «рабочим классом». А если уж смотреть в корень, то он действительно был им, классом. Был и остался. Остался, когда его выдвинули в мастера. Остался, когда кончил заочный институт. Оставался и сейчас. В самом деле, разве не на его плечах лежит производство? Маленькая его часть, какие-то узлы и сборки, но делает-то их он, Фомич. Пусть не один и не собственноручно, но он является неотделимой частью того целого, которое зовется производством и которое даёт нам станки и оборудование, машины и холодильники, телевизоры и ботинки.
Так примерно чувствовал Фомич, хотя специально над этим не задумывался. Более того, никогда бы он не признался, что именно такой смысл вкладывает в слова «рабочий класс». Он всегда брюзжал и ворчал, когда слышал подобные рассуждения — не любил он громких слов и красивых фраз. Но марку держал высоко и сейчас был доволен, что не уронил ее. И не так уж важно, что в марку входила этакая грубоватость — пусть его, не страшно. Не в грубоватости и не в напускной простоватости дело, в конце концов...
Отсмеялся секретарь парткома. Уселись все втроем за бюрократическим — буквой «Т» — столом. Гусев не сел на свое законное, у короткой перекладины, место. Он сел напротив Василия Фомича, и это Фомичу понравилось. Сбоку притулился Макаров — сидит себе, как будто случайно здесь оказался.
— Хочу я спросить тебя, Василий Фомич, что ты слышал о новом заказе?— негромко спросил секретарь.
Фомич близко, через стол, смотрел на него и не торопился ответить. Лицо у секретаря было моложавое, но мешочки под глазами выдавали возраст и усталость. Василий Фомич вдруг подумал, что Гусев чуть только постарше Фросина, и что Фросин-то ведь тоже уже не мальчишка. Знал он это, конечно, и раньше, но сейчас удивился как какому-то открытию.
Эти мысли не помешали ему уклончиво ответить, что слышать-то слышал, да толком ничего не знает. Так оно и было, толком Фомич ничего не знал, но ответил таким тоном, чтобы ясно стало: знает что-то Фомич. Знает, но расскажите ему еще раз, а он послушает!
Гусев глянул на Фомича понимающе и перешел к делу:
— Я, Василий Фомич, издалека заходить не буду. Дело решенное, во все планы включено. Начинаем освоение нового изделия. Заказ ответственный — мы будем выпускать машину для комплексных геофизических исследований. «Тележку» повышенной проходимости автомобилестроители уже подготовили к выпуску. Наша задача — начинить ее оборудованием.
Фомич сидел спокойно, не ерничал и не переспрашивал. Большие его руки спокойно лежали на столе. Макаров сидел в сторонке и тоже, словно слышал все это впервые, смотрел в рот Гусеву.
— Машины такой еще нет ни у нас, ни за рубежом,— доверительно продолжал тот.— А нужда в ней большая. Нужна машина, которая могла бы пройти по любому бездорожью, не застряла бы в снегах, форсировала бы водные преграды...
Он так и сказал: «форсировала», и Василий Фомич непроизвольно кивнул головой этому армейскому словечку.
— ...Форсировала бы водные преграды,— со вкусом повторил секретарь парткома,— прошла бы по тайге и по тундре в любое время года и в любых погодных условиях.
Он увлекся и говорил как по-писаному:
— Но просто проехать по тайге мало — нужно снять десятки замеров: измерить магнитное поле, провести сейсморазведку, взять пробы воды и грунта, измерить электропроводность почвы. Да мало ли что еще! По секрету скажу,— Гусев поднял палец вверх,— этот заказ взят на контроль в Комитете по науке и технике! И неудивительно — давно пора сделать что-то для геологов и геофизиков. Ведь они до сих пор землю своими ногами меряют! Что им дала техника? Новые приборы? Так их на своем горбу по болотам таскать надо. Радиостанции для связи да вертолеты, чтобы забросить партию в район изысканий и забрать в конце сезона. Вот и бьются геофизики — все больше зимой, когда ручьи да болота замерзают. Тащат оборудование в тайгу тракторами, на санях... А много ли тракторами по тайге пройдешь?
Василий Фомич слушал внимательно, но все же едва сдержал улыбку: очень уж гладко говорил Гусев, как газету читал! А тот продолжал:
— А мы им дадим машину, которая будет не только транспортом, это будет передвижная лаборатория. На тех же вертолетах забросим в тайгу горючее, устроим склады по маршруту движения. А остальное — и главное!— сделает сама экспедиция, оснащенная нашей машиной.
Гусев резко, словно натолкнувшись на что-то, остановился. Василий Фомич молчал. Его подмывало сказать Гусеву, что не надо его агитировать, что все он понимает. Да и смысла нет в этой агитации, раз уж дело решенное... Но тут же сообразил, что не следует так говорить, не время и не место. Не стоит шпильки вставлять, всерьез разговор идет...
В беседу вступил Макаров. Он поднялся, грузно заходил по кабинету, сунув руки в карманы пиджака. Ковровая дорожка глушила шаги. Время от времени он останавливался и взглядывал на Фомича:
— Теперь о том, что это даст нам. Ты знаешь, что сейчас мы делаем мелочь. Сиди, сиди, не дергайся — именно мелочь! По сравнению с новым заказом, разумеется. А теперь мы получили шанс стать заводом союзного значения. Головным заводом, выпускающим уникальную машину. Нам будут поставлять только автомобиль — «тележку» — и малую толику геофизического и электронного оборудования. Все остальное мы будем делать сами. Сами изготовим оборудование, сами его установим и отладим. От нас будет уходить полностью готовая машина.