Маска Дантеса
Шрифт:
Аристократы Китежа, прежде верные союзники Лация, всерьез обсуждали возможность союза с Неронией и войны с Лацием. Мятеж плебеев сыграл тут не последнюю роль.
“Я только что обрел память, – думал Корвин. – И что же? Я должен ее опять утратить? Забыть, что мой отец вел особо важные дела, забыть, как он воевал, как влюбился в мою мать… И что мне останется помнить? Усадьбу Фейра? Приказы барона? Рабский ошейник? Удары кнута Жерара? Нет уж. Лучше смерть”.
Шлюз открылся – черная ухмыляющаяся пасть выплюнула в комнату человека в черном комбинезоне. На груди кружок, на спине – тоже. Лицо худое, жухлое, с запавшими щеками и острыми скулами, короткие седые волосы лохматятся во все
– Садитесь, Гай. – Корвин указал арестанту на стул. – У нас будет долгий разговор. Хотите кофе?
Гай не ответил, присел на самый кончик стула, положил руки на колени. Смотрел прямо перед собой. То есть видел и одновременно не видел Марка.
– Вы мне можете помочь, Гай. Вы всем можете помочь…
– Что вы еще хотите узнать от меня? – прервал следователя заключенный. – После эликсира правды и допроса под гипнозом? Что я мог скрыть, префект Корвин? – Гай Флакк улыбнулся. Но не Марку, а кому-то третьему, кого он видел прямо перед собой.
– Я всего лишь хочу с вами поговорить.
– О чем?
– Почему вы вступили в секту? Почему ненавидите патрициев?
– За то, что нобили выпячивают свое превосходство, – почти без запинки отвечал Гай Флакк.
“Объяснение слишком примитивно”, – шепнул голос предков.
– Слишком примитивно, – сказал Корвин вслух.
– Из-за того, что мои родители зачали меня на корабле… и я не получил в наследство память… Меня лишили титула патриция и права наследовать усадьбу, права жениться на патрицианке, избираться в консулы и заседать в сенате… Мне никогда не командовать “Сципионом”. Все, на что я мог рассчитывать – служба на каком-нибудь вспомогательном корабле сопровождения или на грузовике. Я вмиг утратил столько, что поневоле задумался: но ведь всего этого лишено большинство населения Лация. Я просто стал таким, как большинство.
– Только в этом причина? – спросил Корвин.
– Неужели мало?
– Мало для того, чтобы похищать детей.
– Мне хватило.
– Ваш старший брат выбрал карьеру легионера, а не пилота, лишь бы не задеть ваши чувства.
– Надо же! Какое благородство! А вот Эмми не играла в благородство и стала пилотом.
– Эмми погибла. Ее разорвал на части анимал. Страшная смерть… Вы ей завидуете?
Кажется, Гай смутился. Передернул плечами. Потрогал кончик носа.
– В детстве… когда она была совсем маленькая… крошка… я дразнил ее и доводил до слез. Была одна сказка о бедном Мурлыке, котенке, которого бросили его хозяева. “Бедный Мурлыка хотел молочка…” Стоило Эмми услышать эту строчку, как она уже ревела в три ручья. Я мог так доводить ее часами. Когда сестрица выросла, она захотела превратить монстра в человека. Но забыла, что анималы ненавидят людей. Всех без исключения. Эмми погубила сентиментальность, вы не находите?
– Вам по-прежнему нравится издеваться над детьми?
– Ненависть – великое чувство. Она разрешает все. Там, где жалость, сентиментальность, предрассудки сдерживают, ненависть служит универсальной отмычкой. Бешеная ненависть… Какое замечательное выражение! Не правда ли?
“Он изображает злобу… Нет, не верю… не верю…” – шептал голос предков. И Корвину почудился в этом коллективном и всегда безличном голосе живой страх.
“А если не изображает? Как мне понять его тогда? – подумал Марк. – Как я могу понять его, если не испытывал никогда таких чувств. Ни я, ни мои предки… Бешеная ненависть… К кому я могу испытывать такое?”
Барон
Жерар. Надсмотрщик Жерар, которого хладнокровно застрелил трибун Флакк. Если бы этот тип вновь был жив, и вновь Флакк стоял бы напротив Жерара и целился бы в грудь садиста из игломета, что бы сделал Марк? Крикнул бы “Пли!” или, напротив “Не надо!”
– Да, – сказал Корвин вслух.
– Что – “да”? – не понял Гай.
– Хорошее выражение “бешеная ненависть”. Но только выражение. Два слова… Не вы все это организовали, Гай. Вы – глава радикальной партии. Вернее даже, небольшой группы. Но не убийца.
– Почему вы так решили? – Гай вызывающе глянул на префекта.
“Я помню, каким вы были в детстве”, – мог бы ответить Корвин. Но такой ответ лишь оскорбит Гая Флакка.
– Это моя маленькая тайна, – улыбнулся Корвин. – Разговор закончен. Вас отведут в камеру.
– Вот как… – Гай, кажется, растерялся. – Но вы же сказали, что разговор будет долгим.
– Я выяснил все, что мне нужно.
Когда Марк вошел в соседнюю комнату, здесь царила липкая тишина. Сенаторы, военные, охранники застыли, будто окаменели. Неужели так потрясены услышанным?
– Не он стоит во главе, это точно. Хотя наверняка знает членов секты, – заявил Корвин. – На допросе он ничего не сказал… не подвержен гипнозу, на него не действует “эликсир правды”. Но Гай Флакк – единственный, кто связывает нас со сторонниками “очищения”.
И опять никто ничего не сказал. Лишь раздался судорожный вздох, похожий на всхлип.
– Вам не понравилось, как я вел допрос? – недоуменно спросил Корвин.
Отозвался сенатор Флакк:
– Только что сообщили, что племянник Фабия убит. А сын военного трибуна Флакка похищен. Я отпустил трибуна домой.
– Сын Флакка похищен! – Марк не поверил. – Но маленького Луция охраняли! День и ночь!
– Охрана перебита, – сказал сенатор. – Ребенок исчез.
– Как погиб молодой Фабий? – спросил Корвин.
– Разряд бластера в голову, – отвечал сенатор Флакк. – Мгновенная смерть. Видимо, застрелили во время побега.
– Погодите! А как же сигнальные чипы? В тот момент, когда…
– Похитители нейтрализовали чипы. Как – мы пока не знаем, – сказал кто-то из вигилов.
Во сне-воспоминании он видел этот аллею, ведущую к дому. И сам дом запомнил. На этой дорожке его встречала малютка Эмми и рассказывала, захлебываясь слезами, о страшных картинах. Она видела в снах, как линкор “Сципион Африканский” сжигает один за другим живые корабли Неронии.
И вот теперь уже юный Корвин сам спешил по дорожке к вилле Валериев Флакков. Узнавая и не узнавая это древнее гнездо. Казалось, за двадцать лет дом даже не удосужились покрасить, не то что отремонтировать капитально или перестроить. Желтая краска на стенах едва угадывалась, зато повсюду, куда ни кинешь взгляд, лопалась и слезилась псевдоштукатурка, обнажая нижние слои изоляторов, а кое-где – скелет несущей конструкции. Только оранжерея сверкала новеньким куполом, да у входа сахарно посверкивали мраморные статуи. Впрочем, причиной такого запустения была не бедность, а невнимание хозяев. Бывший командир “Сципиона” давно уже жил в небольшом павильоне, уступив фамильную усадьбу старшему сыну. Но командиру космических легионеров было недосуг заниматься благоустройством строений. Женщины же не смели ремонтировать дом: имение Флакков должны обустраивать сами Флакки, лелеять и воссоздавать прежнее так, как подскажет память славного рода. Дом терпеливо дожидался, когда же ему возвратят утраченное величие. Но дождался лишь поругания. Двери, распахнутые настежь, опрокинутая мебель, разбитые стекла.