Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По
Шрифт:
Джонсон еще раз расхохотался, отвернулся от затихшего тела и направился ко мне, нагнувшись лишь однажды, чтобы подобрать с пола железную рукоять от насоса.
Смерть моя шагала ко мне, а я ничего не мог ей противопоставить. Ужас пережитого лишил меня возможности действовать, полностью парализовав. Да будь я даже способен что-либо предпринять, каковы были бы мои шансы против монстра, с легкостью разделавшегося с двумя более мощными противниками?
Через мгновение Джонсон остановился передо мной. Он напомнил мне великана из детской сказки, людоеда с дубиной, встретившего героев на верхушке волшебного бобового дерева.
Джонсон хмыкнул и занес надо мной рукоятку насоса. В ожидании удара, который, без сомнения, положит конец моему земному бытию, я малодушно закрыл глаза.
Только я успел это сделать, как услышал взбешенный рев. Сразу вслед за этим раздался другой звук — железный стержень звякнул об пол.
Я открыл глаза и снова не смог ничего понять.
Джонсон стоял надо мною, с выражением крайнего изумления рассматривая свою окровавленную правую руку, из которой торчал пронзивший ее насквозь нож. Я сразу узнал рукоять этого ножа.
Этот нож я видел у Карсона, когда он засовывал его в сапог, этим ножом он вскрыл заднюю дверь дома Уильяма Уайэта. В суматохе прошедших суток я совершенно забыл о его существовании.
Быстро окинув взглядом помещение, я возликовал, сердце мое подпрыгнуло в груди от радости. Позади Джонсона стоял Кит Карсон, не успев даже опустить руку, из которой только что вылетел нож. Разбитая и кровоточащая голова не помешала ему точно бросить нож и снова спасти мне жизнь.
Джонсон схватил нож здоровой рукой и вырвал его из раны, но Карсон уже наклонил голову и, подобно четвероногому представителю вида Oreamnos americanus,известному в народе как горный козел, врезался в тушу врага, точно в солнечное сплетение. Джонсон с грохотом рухнул на пол.
В руках Карсона тут же появилась оброненная его врагом рукоять насоса. Следопыт размахнулся и опустил стержень на голову врага. И снова Джонсон избежал смерти. Он вывернул шею, но полностью уклониться от удара не смог. Стержень царапнул его по виску. Джонсон издал стон, закатил глаза и потерял сознание.
Карсон повторно занес стержень, чтобы нанести противнику coup de gr^ace. [30] Во взгляде следопыта светилась такая неумолимая ненависть, что у меня опять зашевелились волосы на затылке и опять сами собой опустились веки. Хотя я не ощущал и капли жалости к сраженному чудовищу, быть свидетелем его казни, даже многократно заслуженной, мне не хотелось.
30
«Удар милосердия» (фр.).
Но Карсону не довелось нанести негодяю смертельный удар. От входной двери донесся шум, раздался топот множества обутых в крепкие сапоги ног и прозвучал знакомый уже начальственный рык:
— Не двигаться! Всем оставаться на местах!
В следующий момент нас окружили не менее полудюжины человек. В основном здесь присутствовали полицейские в форме. Во главе сил правопорядка прибыл сам капитан Даннеган, который и принялся командовать, не успев даже ворваться в помещение.
Оглядываясь вокруг, я заметил человека, указавшего нам дорогу к логову Джонсона. Мистер Маллиган, очевидно, осуществил свое намерение и немедленно после нашего визита понесся за полицией.
Даннеган, боясь, что мы не справимся с опасным преступником, поспешил на выручку во главе ударной группы. Помощь, однако, ему довелось оказать в первую очередь самому преступнику, жизнь которого наверняка оборвалась бы, появись полиция на секунду позже.
Глава двадцать пятая
Легко представить реакцию населения гигантского города, узнавшего о поимке преступника, который терроризировал Манхэттен. Прежде всего, конечно, люди ощущали возбуждение и облегчение, но тут же возникало алчное любопытство к деталям поиска и задержания Джонсона. Интерес нью-йоркцев к малейшим подробностям привел к тому, что газеты раскупались в неимоверных количествах. Редкий мальчишка-газетчик не распродавал товара, простояв лишь несколько минут на своем углу.
Газетные отчеты отдавали должное оперативности полиции, но, разумеется, львиная доля внимания, благодарности и даже поклонения публики уделялась Киту Карсону. Как ни претила ему роль героя, кумира толпы, как ни предпочитал он оставаться обыкновенным, не выделяющимся на общем фоне человеком, храбрость, стойкость и целеустремленность следопыта, проявленные в ходе преследования преступника, не могли не способствовать росту его и без того громадной популярности. Пресса изображала его не иначе как американским полубогом, рожденным и возросшим на земле Нового Света в противовес мифическим героям прошлого: Персею, Беовульфу, Святому Георгию.
Моему вкладу в успешное разрешение случая тоже уделялось достаточное внимание (за исключением «Геральд», издатель которой, Джеймс Гордон Беннет, затаил на меня зло за отказ сотрудничать с ним в освещении убийства Уильяма Уайэта). Хотя в какой-то степени и польщенный признанием моего — бесспорно, существенного — вклада в расследование — ведь без моего участия преступник, вероятно, еще разгуливал бы на свободе, — я предпочел бы суетному вниманию публики возможность мирного существования, посвященного заботе о родных и близких, в первую очередь о любимой жене моей, Вирджинии.
В связи с этим не могу не отметить, что в то время, как население города радовалось избавлению от чудовища, мое настроение отличалось подавленностью, если не мрачностью. Частично это объяснялось ужасной смертью Джорджа Таунсенда, героизму которого при спасении сына Карсона также уделялась немалая толика внимания. Мистер Моррис посвятил своему трагически погибшему репортеру первую полосу одного из выпусков «Дейли миррор» и сам сочинил прочувствованный некролог. Хотя знакомство с Таунсендом оказалось кратким и мимолетным, он успел оставить в душе моей самое благоприятное впечатление, которое и пребудет со мною во все дни жизни моей.
Мучило меня беспокойство о состоянии здоровья дорогой моей Сестрички. Легкоуязвимая даже в лучшие времена, под воздействием ужасающих событий, докатившихся и до нашего дома, — смерти от яда собаки Карсона, убийства домовладелицы миссис Уитэйкер, похищения Иеремии… — она совсем завяла, как-то надломилась. Разумеется, она от души радовалась спасению мальчика, поимке убийцы, моему возвращению в добром здравии, но потрясения прошедших дней нанесли непоправимый вред ее самочувствию.