Маска Владигора
Шрифт:
Но не эти воинские забавы поразили Бадягу. В стороне от мечников и копейщиков упражнялись в стрельбе лучники, и у каждого в руках был самострел. Немало видел Бадяга образцов этого оружия в мастерской у Владигора, и вот теперь все они имелись у борейцев.
«Экое наследство Владигор врагам оставил!» — сокрушенно подумал Бадяга, глядя, как ловко обращаются с самострелами враги Ладора.
Стрелков, правда, немного было — всего-то десятка с полтора, но, посмотрев на стены, что опоясывали княжеский дворец, увидел Бадяга, что по помостам деревянным, с внутренней стороны стен каменных, разгуливают борейцы, и у каждого тоже самострел имеется.
Понял Бадяга, что не только напротив княжеского крыльца самострельщики стоят, а всюду вдоль стены. Подумал: «Как же на подворье дружинникам пройти — сразу со стен, как куропаток, перестреляют».
Пока он так стоял, наблюдая за учениями борейцев, об опасности-то и забыл. Приметил его какой-то дружинник из борейцев, товарищам на Бадягу показал, и сразу трое с обнаженными мечами направились к нему.
— Эй, дядя! — еще не подойдя вплотную, крикнул один из них, в шлеме, украшенном торчащими вверх огромными клыками вепря. — Ты что здесь белендрясничаешь? [18] Кто такой? Откуда? Зачем пришел?
18
Проводишь время в безделье (прим. автора).
— Может, лазутчик? Выведывает что? — с подозрительностью в голосе сказал, сурово сдвигая брови, другой бореец.
Бадяга, скорчив обиженную мину, загундосил:
— Да какой же я лазутчик, витязи! Сквозь хозяйственные ворота сейчас прошел — спросить у стражи можете! — врал Бадяга напропалую, развязывая мешок. — Вот, Худиславу на поварню трех глухарей несу. Примет с радостью, еще попросит. Все для вас, голубчиков борейских, стараюсь, по лесам брожу, бью птицу, дичину всякую!
И, выудив за шею одного из битых глухарей, показал кривоклювую, бородатую головку, что, видно, убедило воинов.
— Ну ладно, иди отсюда, вахлак деревенский, да чтоб больше здесь не шатался, а то отделаем за милую душу! — был великодушен бореец с кабаньими клыками на шлеме. Бадяга, часто кланяясь, попятился и скрылся за углом дворца.
Во дворец вошел он со стороны заднего двора. Этим входом обычно пользовались прислужники, повара, прачки, истопники, все те, кто приносил на кухню снедь, поэтому и не боялся Бадяга, что кто-нибудь заподозрит в нем чужого человека. Шел он по узким переходам смело и даже напевал что-то себе под нос, не забывая, однако, вглядываться пристально во все, что происходило во дворце. Во многих коридорах, в горницах, покоях, гридницах видел он стражников, но никого из тех, кто охранял покой дворца при Владигоре, не узнавал — опираясь на копья, стояли повсюду борейцы в рогатых шлемах, с выражением звериной лютости на лицах. Все, как на подбор, с маленькими глазками, горевшими злым огнем, подбородки скошены, рты широкие, из приоткрытых ртов зубы большие, острые торчат, вытянутые вперед носы с чуткими, трепещущими ноздрями. Иной раз переговаривались они между собою, и голоса их были писклявыми, и ни слова нельзя было понять из этих фраз, будто не люди говорили, а звери, сообщавшиеся друг с другом на языке, только им одним понятном.
Кое-кто останавливал Бадягу, произнося короткий приказ, и Бадяга с миролюбивой улыбкой на лице сразу раскрывал мешок, доставал оттуда глухарей, говорил, что идет на кухню к Худиславу, чтобы им, голубчикам-борейцам, было что поесть на ужин. Воины кивали, не забыв с брезгливыми гримасами на своих крысиных лицах ощупать руками его одежду, и десять раз уж благодарил Бадяга Перуна, надоумившего оставить кинжал в подземном переходе. Если бы нашли у него оружие, то прогулка по дворцу закончилась бы скоро.
Знал Бадяга Худислава, и тот Бадягу знал, поэтому и не собирался дружинник идти на кухню, боясь, что главный дворцовый повар или предаст его сознательно, коль уж посвятил себя служению борейцам, или невольно проговорится, по имени назвав его при посторонних. Поэтому-то и задумал Бадяга расстаться со своими глухарями, положив мешок в закуток какой-нибудь, — не возвращаться же назад с тем, что нес на кухню? Скоро уловил он запахи готовившейся пищи, поварня была недалеко.
«Вот тут и брошу глухарей…» — подумал Бадяга, увидев дверь приоткрытую, ведущую в какую-то каморку. Хотел он еще на пути обратном позаглядывать в парадные покои, чтобы и там проведать, много ли воинов стоит на страже. Оглянулся, в каморку юркнул, где, видно, хранились скатерти — по духу полотняному определил. Раскрыл мешок, птиц одну за другой вытащил, на пол бросил, и только пустой мешок за плечи закинул, как вдруг дверь распахнулась широко, впуская в каморку свет из коридора, факелами освещенного.
Замер от неожиданности Бадяга: заслонив собой дверной проем, на пороге кто-то стоял и смотрел на него, руку положив на рукоять меча. Не видел его лица Бадяга, зато человек тот прекрасно мог рассмотреть Бадягу.
— Ну-ка выйди, мил человек, выйди-ка сюда! — послышался приказ.
Вышел Бадяга в коридор. На лице — улыбка, дескать, не понимаю, в чем дело. В коридоре увидел богато одетого борейца. Без шлема, но на свиту дорогую, нарядную кольчуга надета. Меч, кинжал к поясу прицеплены. Был бореец низкорослый, сутуловатый, волосы как пакля, редкая бороденка, как мочалка, глазки плутоватые так по сторонам и бегают, рот слюнявый приоткрыт в улыбке гадкой, зубов уж половины нет. Но сразу догадался Бадяга, что человечек этот никудышный его знает.
«Да это ж поваренок Солодуха! — вспыхнуло в сознании Бадяги. — Вот уж вляпался, не повезло!»
Солодуха продолжал улыбаться. Как видно, хотел подольше насладиться замешательством Бадяги, ведь он помнил, что дружинник отбыл в Пустень вместе с Владигором, и уж если явился обратно в одежонке смерда, то, значит, с какой-то тайной целью.
— Что ж ты делаешь здесь, друг мой, Бадяга?! — с притворной лаской спросил Солодуха. — Бородой-то занавесился, но я тебя спознал, спознал! Чего ж не в доспехе? Да и меч оставил где-то. Вижу, раздобрел! Похоже, жрешь за троих?
Бадяга сдаваться не хотел. Учтиво поклонился, юркнул в каморку на минутку, глухарей, схватив за шеи, вынес в коридор:
— С кем-то ты спутал меня, господин. Никакой я не Бадяга, а Викула, охотник я из ближайшей к Ладору деревеньки. Вот на поварню Худиславу глухарей несу. Так что пропусти уж ты меня, а то птица будет несвежей, попротухнет.
Солодуха, руки в боки уперев, снисходительно улыбнулся:
— Да и впрямь протухнуть могут, если их в сей каморке держать. А почему же ты, Викула, глухарей своих туда запрятал, а не на поварню понес?
Не замешкался с ответом Бадяга:
— А хотел, чтоб полежали они там чуток, покуда я нужник не найду. Приспичило, понимаешь…
— Верю, Бадяжечка, бывает, — сокрушенно покачал головой Солодуха. — А по какой нужде спешил-то? По малой али по большой?
Злиться уже начинал Бадяга. Понял он, что Солодуху ему не провести, но ответил нарочито небрежно:
— А все вместе, Солодуха, — по малой да и по большой, чтобы время зря не тратить. Пропусти-ка ты меня, мил человек, а то…