Маска
Шрифт:
— Значит, решено. — Фон Эндерс вышел вперед и повысил голос: — Суд выносит следующий приговор: ты, Симон Брехт, признан виновным в совершении убийства и приговариваешься к смерти через колесование!
Толпа возликовала. Колесование было столь же жестоким способом казни, как и сдирание кожи или четвертование, а жители Эсслингена были согласны с тем, что убийца заслужил такую смерть.
Процессия отправилась на место казни. Первым шел палач из Ульма, огромный широкоплечий детина с плоским лицом и светлыми волосами до плеч. Телега с приговоренным двигалась медленно, поскольку ее обступили люди. Толпа запрудила все переулки и улицы. Каждый хотел взглянуть на подлого убийцу, выкрикнуть ему в лицо оскорбление, плюнуть, забросать гнилыми овощами или экскрементами. На Внутреннем мосту телега остановилась — она не могла ехать ни вперед, ни назад, — так тесно ее окружили зеваки, ринувшиеся на мост через Неккар.
Иоганн Ремзер принялся браниться на чем свет стоит. Герольд фон Тюркхайм угрожающе замахнулся тростью, Земпах вспотел от напряжения. Только благодаря вмешательству стражников толпу удалось разогнать и телега смогла проехать.
На эшафоте перед Хайлихкройцкими воротами все уже было готово. Палач из Ульма поднялся на подмостки и встал, широко расставив ноги, в ожидании, когда подручные вытащат приговоренного из телеги, приведут на эшафот и поставят на колени.
К преступнику подошел священник, перекрестился, прочитал молитву. Когда с этой частью было покончено, палач посмотрел на трибуны, где собрались все зажиточные горожане. Земпах, заняв свое место, старался сдержать рвотные позывы. Зной, толпа, толкавшаяся у трибун, вино, выпитое перед выходом из дома, — все это не лучшим образом сказывалось на его самочувствии. Конрад принялся обмахиваться рукавом.
Куниберт фон Энгерн подал палачу знак, и ульмец приказал подручным связать Брехта. Приговоренный застонал, когда его швырнули на спину и развели ему ноги и руки.
Земпах задумался о том, не дал ли этот палач Брехту обезболивающее, которым так часто пользовался Мельхиор. Конрад в этом сомневался. У Симона Брехта не было заступников в Эсслингене, никого, кто заплатил бы за такое, а палач из Ульма не был похож на человека, который по доброй воле станет помогать приговоренному.
Один из подручных поднял огромное колесо с эшафота и протянул палачу. В толпе благоговейно зашептались.
Палач склонился над приговоренным и обеими руками занес колесо. Вокруг воцарилась тишина, и палач обрушил колесо на ступни преступника. Жуткий вопль сорвался с губ Брехта, в долине Неккара разнеслось многоголосое «Ох…».
И вновь палач нанес удар, на этот раз на уровне щиколоток. Судья приговорил Брехта к пятнадцати ударам — по одному за каждый прожитый год Бенедикта. Вначале убийца вопил, но после восьмого удара его крики стали тише, а в конце он только стонал. Зато гул толпы нарастал.
Когда палач замахнулся для последнего удара — по горлу, — вновь стало тихо. Заплечных дел мастер принимал решение — продлить мучения приговоренного или проявить милосердие и оборвать его страдания, убив последним ударом. Выдержав паузу, палач нанес этот удар не в шею, а в ключицу. Симон Брехт захрипел, его руки и ноги стали подергиваться.
Палач передал одному из подручных колесо и расправил плечи. Даже с трибун было видно, как поднимается и опускается его могучая грудь. Напряжение выбило его из колеи.
Земпах задумался, как бы справился с этой задачей Мельхиор. Пока мальчишка занимал эту должность, никого еще не приговаривали к казни через колесование. Земпаху очень хотелось бы посмотреть, как щуплый мальчишка управлялся бы с огромным колесом.
Тем временем ульмец приказал, чтобы Брехта отвязали. На эшафот внесли второе колесо, и подручные положили на него Брехта. В теле приговоренного не осталось, должно быть, ни одной целой кости. Слуги так просунули руки и ноги Брехта между деревянными спицами, что веревка им уже не понадобилась. Затем они по приказу палача подняли колесо и водрузили его на шест из березового ствола.
Зрители разразились бурными аплодисментами, а палач ударил себя кулаком в грудь. Он отлично справился со своей работой. Начатое завершат вороны.
Тем временем Брехт потерял сознание. Если Господь смилостивится над ним, то преступник больше не придет в себя, но Земпаху это казалось маловероятным. Часто приговоренные мучились еще несколько дней. А этот палач свое дело знал. Значит, Симон Брехт будет страдать еще долго.
Земпах удовлетворенно хмыкнул. Заплечных дел мастер из Ульма пришелся ему по душе. Жаль, что палачу придется вернуться в родной город.
***
Эберхард фон Закинген поднялся. Его люди сидели на пеньках или стояли, прислонившись к стволам деревьев. Они держали оружие наготове и жевали солонину — остатки запасов, купленных вечность назад в Урахе. Все это время они бродили в лесах, преследуя Дитриха, но Лис постоянно опережал их на шаг.
Но теперь время расплаты настало. Прибыло подкрепление — люди и собаки. Они окружили жертву и медленно, но верно загнали на край этой поляны. Дитрих еще прятался в кустах. Наверное, полагал, что ему удастся скрыться. Фон Закинген крикнул ему, чтобы он выходил, пообещав, что тогда Лис получит по заслугам, но его не станут пытать. Однако Дитрих не ответил ему. Одного жеста фон Закингена было достаточно, чтобы его люди выгнали Лиса из укрытия. Лучники тоже стояли наготове. Но рыцарь предпочитал честный поединок. Приказав своим стражникам ждать, фон Закинген осторожно раздвинул ветки и продрался сквозь заросли. Уже через пару шагов кусты поредели и он увидел возвышавшиеся впереди высокие деревья. Фон Закинген опустил ладонь на рукоять своего меча и затаил дыхание. Он чувствовал близость противника.
— Проклятье, Дитрих Лис, выходи на бой! — крикнул рыцарь, обводя внимательным взглядом чащобу. — Где ты спрятался, трус? Выйди и сразись, как подобает мужчине! Это твоя последняя возможность. Если ты победишь меня, то обретешь свободу и все, что принадлежит мне, станет твоим. Так чего же ты ждешь?
Хрустнула ветка. Фон Закинген вздрогнул, сосредоточившись на дереве, за которым, как он полагал, прятался его противник. Ничего не происходило. Пот стекал по лбу и спине фон Закингена, собирался на затылке и в подмышках. Вдалеке слышалось тихое пофыркивание коня. В остальном лес, казалось, затих.
— Выходи, Лис! — рявкнул фон Закинген. — Или ты не мужчина, чтобы ответить за свои поступки?
Какая-то тень шевельнулась за деревом. В тот же миг фон Закинген узнал своего осведомителя: мускулистое тело, уродливый шрам, умные глаза. Дитрих был бледен, он устал. Наверное, в последние дни Лис почти не спал.
Но фон Закинген не испытывал жалости. Этот человек сам навлек на себя беду.
— У меня для вас новости, фон Закинген, — заявил Дитрих. Он сжимал меч в руках, но нападать не собирался.