Маскавская Мекка
Шрифт:
Тряхнуло так, что они подпрыгнули макушками до брезентового верха.
— Николай Арнольдович, а получше-то дороги нет? — спросила Твердунина.
— Гать, — без выражения отозвался Мурашин. — Сгнило все к черту, чего вы хотите… Левей бери! Куда ты! Осторожней!
— На козе тут ездить, — отвечал Петька, щерясь. — На амфибии, ети ее мать!..
Еще минут через десять встали.
Двигатель замолк. Стало слышно, как барабанят капли по брезенту, как шумит ветер.
— Та-а-а-ак… — протянул Мурашин. — Приехали.
Он набросил капюшон и выбрался под дождь. Сапоги чавкали.
— Ой, не хочется, — сказала Ниночка,
Ежась, они стояли у передка машины. Ниночка в обнимку держала корзину. Дождь шуршал вокруг — казалось, какая-то многоногая зверушка крадучись пробирается по черному лесу. Витюша копался в машине, кряхтел, вытаскивая из-под сидений разный припас — мешки, веревки. Вот бросил в грязь короткий багор и спрыгнул сам.
— Возьмите барахло, — распорядился Мурашин. — Пошли, пошли. Не тянем, не тянем. Давайте за мной. Не разбредайтесь. Тут черт ногу сломит.
Посветил фонариком и попер в туман между двух кустов, треща ветвями и мокрым валежником.
— Фары оставить? — крикнул Петька. — Или что?
— Оста-а-авь! — гулко отозвался Мурашин.
Александре Васильевне стало вдруг страшно, и она не оглядываясь поспешила за Николаем Арнольдовичем. Через три шага споткнулась о корягу, чуть не ухнула в бочажину, — едва устояла, схватившись за ту же самую корягу, — и теперь брезгливо вытирала о плащ руки, испачканные какой-то слизью.
— Не бегите, Николай Арнольдович! — крикнула она. Голос глох у самых губ. — Я так быстро не могу! Не видно ничего!
Сзади тоже что-то хрустело и валилось. Фары слепили, радужно переливаясь в дожде и тумане, разлитом у земли как парное молоко, и она едва не закричала, когда из этого молока шумно высунулась черная фигура.
— Погодка-то, — бодро толковал Витюша, хлюпая в болоте. — Это ж ужас один. Ничего, тут недалеко. Это вы, Александра Васильевна? Это ж ужас.
— Я это, я, — хрипло отозвалась Твердунина. — Осторожно, яма.
Они все продирались и продирались по насквозь гнилому, прокисшему лесу. Лес поднялся из болота и в болото же ронял толстенные трухлявые стволы. Поначалу она береглась не испачкаться, но скоро махнула рукой; к тому же поскользнулась на сгнившей коре и больно ушиблась. Теперь, наткнувшись на преграду и ощупав, по-медвежьи ложилась животом и переваливалась на ту сторону. Шагая вперед, держала перед собой руку с тревожно ищущими в темноте растопыренными пальцами, но все же не убереглась и страшно наткнулась лицом на крепкую ветку.
— Ай! — вскрикнула Александра Васильевна и села в грязь, закрывшись руками и скуля.
— Что такое? Что вы? Где?
Витюша подскочил, едва сам не повалился, стал, шумно дыша какой-то кислятиной, шарить скользкими пальцами по лицу.
— Не надо! — крикнула Твердунина. — Прочь!
— Вы чего? Ушиблись?
— Да ладно, — сказала она, вытирая слезы.
Сколько еще? Ноги ныли. Казалось, они волокутся по топям уже целый час… с другой стороны, когда она садилась в машину, было минут двадцать первого… да еще ехали сколько-то… а на месте нужно было быть к часу, и никак не опаздывать… Как же это? Она встряхнула головой, попытавшись ощутить реальность, и поднесла к глазам запястье с часами, но ничего не разглядела.
— Далеко еще?
— Нет, недалеко! Вон, видите, Николай Арнольдович-то… должно, на берегу уже.
Точно, невдалеке маячило неподвижное пятнышко света — наверное,
Александра Васильевна всхлипывала.
— Пойдемте уж, — жалобно попросил Витюша. — Недолго. Видите, и дождик утих.
Дождь и впрямь кончился, и даже небо посветлело настолько, что стали различимы контуры туч. Где-то высоко за ними пряталась белая луна.
Когда они, выбравшись из леса, очутились на кочковатом мокром берегу небольшого болотного озерка, луна уже показалась — она плыла мутным дрожащим пятном, меняющим очертания по мере того как менялась плотность пелены облаков. Лес приблизился, выступил из тьмы, стали видны верхушки деревьев, чернеющие на фоне чуть более светлого неба. Над бугристой поверхностью заболоченного озера, сплошь заросшего тиной, стоял шевелящийся туман. Тут и там его протыкали коряги, и та же ослизлая тина длинными сосульками висела на их многопалых корявых руках.
— Ничего, сейчас развиднеется, — бормотал Витюша, озираясь. — Ага… вот, значит. Николай Арнольдыч-то уже сторожит. Ладно… дело такое. Разбираться надо покамест. Отдыхайте, Александра Васильевна, отдыхайте…
Он бросил мешки в траву, присел и стал копаться в них, по очереди вытаскивая и силясь распознать в темноте какие-то тряпки.
Сзади зашуршало, зачмокало; она в ужасе обернулась — и сначала ничего не увидела, а потом догадалась, что это Ниночка с Петькой; они выступили из тьмы, отделившись от нее одним большим пятном; вот и само пятно поделилось на два.
— Ну, местечко, — сказал Петька, переводя дух. Кажется, он стоял, согнувшись, — должно быть, опирался на что-то. «Багор!» — догадалась Твердунина. — Не продерешься… Это ты, что ль?
— Я, я, — отозвался Витюша.
— Темнотища в лесу — глаз коли, — добавил Петька и вдруг прыснул: Слышь? Что вспомнил-то… Ты был, когда Коломийца назначали? Что молчишь? Был, нет?
— Не был, не был…
— Ох, умора! — Петька нагнулся к нему и зашептал.
Александра Васильевна отчего-то начала дрожать противной мелкой дрожью.
— Не твоего это ума дело, — сказал Витюша недовольно.
— Это точно, — легко согласился Петька. — Не моего.
Луна выкатилась в полную силу, заливая болото контрастным серебряным светом; время от времени на нее наплывало скользящее по небу волнистое облако, и тогда тени начинали пьяно пошатываться. После беспросветного лесного мрака казалось, что все видно как днем.
— Николай Арнольдович! — крикнула она срывающимся голосом. — Да Николай Арнольдович же!
Мурашин неподвижно стоял метрах в десяти, слившись с клонящимся к воде кустом. Вот повернул голову и замахал руками — мол, тише, тише! Брезентуха его шумно коробилась при каждом движении. Еще раз махнул — уже призывно.
— Не волнуйся, уже скоро, — негромко сказал он, когда Твердунина подошла. — Замерзла?
— Нет, — ответила Александра Васильевна, стуча зубами, но одновременно чувствуя, как плеснуло в душу теплом от его «ты». — Это так… просто так… нет, не холодно.
Мурашин не слушал: настороженно подался вперед, всматриваясь. Несколько пузырей всплыли и бесшумно лопнули на поверхности озера.
— Начинается, вроде… Так не холодно, говорите? Видите, сапоги-то пригодились, — рассеянно бормотал он, не отрывая взгляда от воды. — Нет, показалось… По таким местам в сапогах-то насилу… кое-как… а уж без сапог!.. Точно: показалось. Показалось, показалось…