Маски Черного Арлекина

Яковлев Олег

Слепень тем временем раскрыл упоры и воткнул самострел в плиту под ногами. Штыки вошли в камень, словно нож в масло. Раздался едва слышный треск, и в глубине пола что-то щелкнуло – сработали раскрепы.

– Ты что, хочешь сдернуть нам на голову крышу? – дошло наконец до раненого орка. – Твоя веревочка не потянет...

– Великана тянет, а выбитый из пазов камень в три кубических фута – нет? – усмехнулся Слепень и дернул за какой-то рычажок на арбалете.

Катушка стремительно закрутилась, наматывая канат. Орк даже не успел ругнуться от удивления – плита в вышине заскрипела и с грохотом обвалилась внутрь помещения. Первая плита потянула за собой и несколько прилегающих. Стены вздрогнули, две центральные колонны упали. Вниз посыпались камни, и в воздух поднялась туча пыли и мелкой каменной крошки. Треск и шум ударов стихли – обвал закончился.

– Эй, живы там?! – прокричал Слепень, размахивая рукой перед лицом в попытках хоть немного рассеять пыль.

– Я – да... – раздался неуверенный голос Гшарга.

– Я не тебя спрашиваю. Логнир?

– И я тоже. – Бывший сотник кашлял где-то

в стороне. – Лэм, ты как? Гарра?

– И чего ты этим добился, человечишка? – спросил морской вождь, указывая на пролом в крыше.

Слепень не ответил – он глядел на широкую полосу белого дневного света, заливающую пол перед ним.

Из темного угла раздался дикий крик. Вампир бросился в атаку. Лэм попытался было ответить ему осиновым колом, но стремительный удар, пришедшийся ему точно в грудь, отшвырнул бывшего сержанта затылком в колонну. Носферату был необычайно разозлен. Как известно, крайне опасно попусту злить вампира, иначе дикая ярость начинает застилать ему глаза, и он просто звереет, утрачивая остатки хладнокровия и самообладания.

Начался жестокий бой. Чудовище рвало когтями вокруг себя все, что попадалось на пути, оно совершало ужасающие прыжки на своих противников, било их о стены. Слепень растратил уже едва ли не дюжину кольев, но ни один из них не пришелся в цель. Дневной свет жег тело нетопыря, его кожа дымилась и тлела на глазах, но тот как будто не замечал этого. Все смешалось, пыль никак не желала оседать, все время раздавались крики Логнира и вопли Гшарга о том, что ему, мол, не дают убить мерзкого кровососа. Слепень с дикой руганью пытался перезарядить свой арбалет.

В какой-то миг Логнир почувствовал, что меч вырывают из его руки. Он попытался удержать клинок – тщетно, враг был слишком силен. Через мгновение меч сам вернулся к нему – острием в живот. Сотник охнул и повалился на землю, цепляясь дрожащими пальцами за окровавленный кусок стали.

«Любовь моя, Аллаэ Таэль, как же я подвел тебя», – пронеслось в голове перед смертью.

– Immorte di silentio momento! [7] – раздался вдруг хриплый голос, на который никто не обратил внимания. Челюсти скелета в длинной черной мантии, что сидел на полу, на миг шевельнулись, но тут же застыли.

7

«Бессмертие – в молчании, навеки» (перевод с тайного магического наречия).

Слепень нацелил арбалет в чудовище в изорванной темной одежде; осиновый кол глядел монстру прямо в оскаленную пасть. Охотника на нечисть отделяло от чудовищной твари каких-то полтора фута – расстояние вытянутой руки. Вампир, подобравшись у самого пола, изготовился к прыжку. Гарра карабкалась по обвалившейся наклонной плите, пытаясь выбраться на солнечный свет; Логнир двумя руками стиснул меч, пронзивший его насквозь. Гшарг полз на помощь сотнику, уперев свою секиру в пол, а Лэм так и оставался лежать в луже собственной крови, натекшей из разбитого о колонну затылка. Ни единого звука больше не раздалось, ни единого движения больше не было совершено. Даже пыль застыла в воздухе, и сквозь ее мягкий полог лениво просвечивали косые солнечные лучи.

Они все спали: и сам погреб, и вампир, и его гости, застывшие, кто где находился, под действием заклятия давно мертвого волшебника. Им не суждено было очнуться от своего сна, покуда не придет тот, кто сломает печать, и не заглянет к ним в склеп.

16 сентября 652 года.

Герцогство Истарское. Руины Истара

Черными Лордами так просто не называют. Нужно совершать в своей жизни такие поступки, которые запомнятся отчетливо, застыв в памяти людей надежней, чем оттиск печати на сургуче. Причем желательно, чтобы совесть при этом ушла куда-нибудь подальше: прилегла поспать или просто умерла... Вампирам в этом положении несколько тяжелее – у них с прожитыми годами, накопленным опытом и каждой новой каплей выпитой крови появляется душа – не та, которая обитала в их теле до обращения, а иная, полная сожалений, с целым обозом жестоких угрызений в придачу. И обстоятельство это несет для них весьма неприятные последствия. Многие не выживают, растерзанные собственной совестью, четким осознанием происходящего и, как ни странно, слезами жалости. Это словно окунуть ребенка, пока еще четко знающего, что – хорошо, а что – плохо, в омут жестокости и злобы, убив всех его сказочных героев или попросту объяснив, что их не существует. Человеку легче. Так как он родился, уже имея такие совершенно лишние, ненужные ему характерные свойства, как изначальные душа и совесть, то в последующие годы привыкает к ним настолько, что просто плюет на них. Совесть, к примеру, уже не пытается руководить его действиями, оставляя напрасные старания как-нибудь повлиять на сознание, заставить защемить его сердце, а саму сущность обратить к свету. Уже не человека, именно сущность. Отнюдь не терзаемые голодом вампиры всегда являлись самыми жестокими, злобными, черствыми и злопамятными существами, а именно люди. Бездушные никогда не смогут причинить такую боль, как те, у кого душа есть. Вот она, злая шутка богов, судьбы, рока или того, кто виновен в том, что кое-кому просто нравится убивать, измельчать души в пыль и питаться страданиями. Убийцы, лжецы, коварные предатели, величайшие тираны – это люди, в большинстве своем, конечно.

Поступками нынешний Черный Лорд многим походил на своих предшественников, не стараясь проявлять никаких

излишеств, вроде благородства, чести и тому подобной ерунды, но была в нем некая особенность, не присущая некромантам былого. Он отличался от них новым, совершенно необычным осознанием. Осознанием того, как проще всего достигнуть своей цели, но что важнее – пониманием человеческой натуры и ее скрытых наклонностей и качеств. Он, словно ловкий бездельник-шут, собрал расклад идеально подходящих друг к дружке карт и выстроил из них свой карточный замок, по которому взобрался на самый верх. О, ему не было тяжело подчинить своей воле всех этих людей за века железного правления орденом. После того, что он видел, никто не сможет поспорить с тем, что люди – люди взрослые и прекрасно отдающие себе отчет в собственных действиях – готовы идти сколько угодно далеко, следуя указаниям авторитета. При почти полном отсутствии угроз, запугивания и насилия над их волей либо телом. Жестокие тираны прошлого не были слишком умны и не читали в людских душах, поэтому не могли понять очевидную истину: человек изначально склонен к повиновению, человек склонен к насилию, человек всегда – без исключения – готов совместить в себе это. Причинение вреда другому у некоторых даже вызывает некоторое затаенное (или же открытое, что без разницы, в общем-то) злобное удовлетворение. Черный Лорд никогда не останавливал и не осуждал больные, противоестественные порывы своих подчиненных. Он прекрасно знал, что боль, этот душевный спазм, как одно из сильнейших чувств – могущественный источник силы для некроманта, того, кто пользуется ею, чтобы творить свою магию. Если же им нравится пытать – пусть; их души греют страдания – он позволит им все, что они только захотят, как щедрый отец, балующих своих детей; их глаза начинают сверкать ярче всякий раз, когда кто-то кричит под ножом, – что ж, он зажжет их взгляды еще сильнее.

Многие заблуждаются, полагая, что Черный Лорд способен удержать в узде всех маньяков Умбрельштада лишь при помощи колдовского влияния, жестоких пыток и кар. Это в корне не соответствует истине. Поводки в руках Деккера Гордема были сотканы из поощрения самых зловещих устремлений подчиненных, окрашены в цвета вседозволенности и отсутствия границ и лишь в самую последнюю очередь приправлены щепоткой страха. Единственный раз, когда ему пришлось лично потратить свои силы на поддержание авторитета, – это был тот случай в лесу, когда он провел показательную казнь Коррина Белая Смерть. Все же остальное время его прислужники сами грызли друг друга: одни – защищая его интересы, вроде Арсена и Лоргара, другие – пытаясь подточить его власть, – это относится к интригану Сероглазу. Но при этом все они, словно обученные крысы, бежали по кованому железному лабиринту в нужную Черному Лорду сторону, а ему оставалось только показать им устеленный сыром путь да слегка подогреть стенки и пол их тюрьмы. О да! На то, чтобы осознать, что каждый из них взаперти, у его слуг ушло не менее двух веков. Еще бы, ведь это была лучшая, искусно выстроенная тюрьма, где стены сжимают плотно, но при этом прутья клетки расставлены так широко, что узникам кажется: туда проникает достаточно свежего воздуха, да и небо видно превосходно.

Все было предельно ясно, ни одна конструкция в его системе по управлению Орденом Тьмы не давала слабину, пока не случилось нечто. Это отмеченное различными странностями явление не могло не произойти со временем, и только теперь Деккер постепенно осознавал это. Все было очень просто. Как человеку приедается то, что он ест изо дня в день, так и причинение другим боли, убийства, пытки и насилие, которые раньше так грели душу, ныне вызывали лишь раздражение и усталость. Да, спустя два с половиной века они устали. И первым, кто устал, был именно он, Черный Лорд, источник чужих мучений.

То, что когда-то грело изнутри и приносило ощущение того, что он жив, постепенно гасло. А когда-то ведь в голове и сердце Деккера Гордема бушевал пламенный вихрь! Те, кто утверждают, что месть иссушает душу, как и следовало полагать, ошибаются, ведь мало кто из них лично мстил по-настоящему, но при этом каждый своим долгом считает различные заумные разглагольствования. На самом же деле месть изживает себя, как старая дорога, постепенно переходящая в поле, – она заканчивается, утрачивает смысл. Поначалу он был глупцом, полагавшим, что месть и воздаяние – это справедливость. Короли, которых он уничтожал медленно и мучительно, думая, что они таким образом ответят за погибших братьев по ордену, семьи магистров орденов-предателей, которые он вырезал поколение за поколением, служа для них роком, черной тучей на горизонте, тенью за спиной... Вскоре он понял, что здесь нет ни капли справедливости, лишь удовлетворение, ну и прекрасный каменно-твердый смысл жизни в придачу. Мертвым братьям, тем, кто пал жертвой измены короля Инстрельда II и орденов из Высокого Трибунала, все это было не нужно. Они сами поведали ему об этом в стране Смерти, когда он в своей слепой и глупой гордыне возомнил, что совершал все это не ради себя. Они корили его за содеянное или же напутствовали на новые злодеяния; каждый, в соответствии с остатками собственной истлевшей совести. Но в их безжизненных глазах не мелькало и тени понимания того, что он вернул их ордену, находившемуся на грани полного уничтожения, утраченное могущество и воздал по заслугам мерзавцам, виновным в их смерти. Им было уже все равно, этим покойникам: популярность братства Руки и Меча среди народа в их сознании смешалась с ужасом и отчаянием, которое несло ныне это название – они не видели разницы и не испытывали гордости. Они были столь же рады, что их убийцы и мучители отплатили за все, сколько могильные черви бывают рады новой порции протухшего мяса, не более – он знал это. Одна лишь его душа оставалась жива и жаждала праведной мести – не их. Но осознание этого странным образом прибавляло уверенности ему самому.