Маски лицедея
Шрифт:
— Сейчас эта картина стоит восемьдесят тысяч, — сказал Лыков. — Но я прогнозирую, что к концу года её цена возрастёт на триста, а то и триста двадцать. И далее будет только повышаться.
— Уверены?
— Абсолютно. Ещё полгода назад самые дорогие картины Гришина стоили всего двадцать тысяч. Сейчас их можно приобрести по сто и больше.
— Хорошо, убедили. Беру.
— Отличное решение! — обрадовался директор. — Вы не пожалеете. Позвольте показать ещё две. Возможно, вы заинтересуетесь и ими.
—
— Всё, что осталось. Остальные уже разобрали.
Первая мне не понравилась. Показалась скучной и невыразительной. Хоть Лыков и объяснил, что она означает, меня это не убедило.
А вот последняя картина по какой-то причине сразу произвела на меня впечатление.
— Кто этот человек? — спросил я, глядя на покрытую мускулами фигуру, стоящую у берега моря на валуне.
В позе чувствовались одновременно стремление исчезнуть с холста и сомнение. Будто что-то удерживало персонажа.
— Эней, — ответил Лыков. — Герой древнегреческого мифа. Он любил царицу Дидону, но это чувство удерживало его от исполнения предназначения.
— Он хочет уплыть?
— И да, и нет. Он в сомнении.
— Почему-то мне кажется, что царице не повезло.
Директор кивнул.
— Так и было. Печальная история. Она бросилась в костёр у него на глазах, когда он отчалил от берега. Эта картина находит в вас отклик?
— Даже не знаю. Чем-то зацепила.
— Позвольте заметить, что, возможно, дело в контрапосте. Так называется художественный приём, который изначально использовался в скульптуре. Равновесие фигуре придаётся за счёт несимметричности положения тела. Одна сторона как бы уравновешивает другу.
Приглядевшись к картине, я понял, что директор имел в виду.
— А при чём здесь я?
— Не мне судить, я вас почти не знаю, но мне кажется, вам это необходимо — уравновеситься.
Я с удивлением поглядел на собеседника.
— С чего вы взяли? Я произвожу впечатление нервного человека?
— Не в этом дело, — покачал головой директор. — Я имел в виду, что коллекционирование чего-то прекрасного и непрагматичного может быть тем, чего вам не хватает. Даже если вы этого не осознаёте.
— Пытаетесь продать мне полотно?
— Отнюдь. Уверен, вы его и так возьмёте.
— Тогда потрудитесь объясниться.
— Если угодно. Видите ли, насколько я понимаю, вас растили с самого рождения как убийцу. И вы оттачивали своё мастерство, доводя до совершенства. Искусство тоже требует полной самоотдачи. Но оно, в отличие от вашей профессии, каких бы высот в ней вы ни достигли, относится к сфере самовыражения. В нём есть идея.
— Моя профессия и есть искусство, — ответил я.
— Простите, Ваше Сиятельство, но это не так. В убийстве нет идеи, нет выразительности. Есть только чётко выполненная задача. К тому же, оно не разрушает, а создаёт.
—
— Отчасти вы правы, — улыбнулся Лыков. — Но что создаётся после убийства? Разве возникает нечто новое после того, как вы спустите курок?
— Возможность.
Лыков приподнял брови.
— Простите, но это совсем другое.
— Я знаю. Наверное, вы правы. По-вашему, я плохой человек?
— Вы? Тот, кто спас город от гулей?
— Некоторые скажут, что ради славы.
Директор улыбнулся.
— Видите ли, Ваше Сиятельство, я полагаю, что хорошим или плохим человека делают поступки. Вот вы убили человека, потому что вам за это заплатили. Или потому что он вам мешал. Значит, вы плохой человек. А вот избавили целый город от напасти. Спасли тем самым тысячи жизней. Выходит, вы хороший человек.
— А мне всегда казалось, что хорошие люди не совершают плохих поступков, — вмешалась Глафира. — А плохие всегда творят только зло.
Лыков развёл руками.
— Допустим, некий человек всю жизнь делал только хорошее. А потом взял и совершил нечто гнусное. Стал он плохим? Перечеркнуло это всё, что он делал до этого?
— Не знаю, — смутилась Каминская. — Наверное, нет. — Особенно если после этого он снова совершил что-то хорошее.
— Разумно. А сколько нужно совершить плохих поступков, чтобы перестать считаться хорошим? Два? Три? Десять?
— Вы меня запутали! — улыбнулась девушка.
— То-то и оно, что посчитать это невозможно. То же самое и с плохими людьми, — Лыков взглянул на меня. — Станет ли злодей хорошим, совершив один хороший поступок? И если нет, то сколько нужно, чтобы изменить отношение к себе? Думаю, это такой же тупик.
— Выходит, нет ни хороших, ни плохих людей? — спросила Каминская.
— Думаю, есть. Те, кто всю жизнь не сделал ни одного исключения. Но много ли таких?
— У меня на этот счёт иное мнение, — сказал я. — Думаю, всё дело в стремлении. Хорошие люди пытаются поступать правильно. Не всегда это легко. Но они этого хотят. Заставляют себя порой. А плохие к этому не стремятся.
— Но они ведь могут и не делать ничего плохого, — заметил Лыков.
— Теоретически — да. Но в реальности так едва ли бывает. Впрочем, мы слишком далеко отклонились от цели нашего прихода сюда. Сколько стоит эта картина?
Глава 14
Когда мы отправились в кабинет директора музея, чтобы подписать бумаги на куплю-продажу двух произведений искусства, я попросил Каминскую подождать меня в машине.
— Конечно, дорогой, — кивнула она.