Масонская проза
Шрифт:
– Он мне выдал весь спектр истасканных старых баек, – горделиво хмыкал потом этот стражник. – Им только дай выговориться, они себе горланят, а ты делай с ними, что только душе твоей угодно, они так за тобой и пойдут, как овцы за собакой.
– А Жан несмотря ни на что сохранил рай в душе, а душу – в раю, – раздался насмешливый молодой голос.
– А почему бы и нет? – ответил стражник Жан.
– Несомненно, в твоем понимании это так. Твои слова меня несказанно трогают. Если бы вы, сударь мой, были бы так же стары, как я, то могли бы, подобно раку, идти задом
– Да еще один ваш, англичанин. Всегда они опаздывают. – Девушка с коротко остриженными волосами указала мечом на одинокую спотыкающуюся фигуру, которая металась по равнине, сначала пытаясь догнать конвой, а потом завернув влево, где ее уже издали приветствовали, вовсю размахивая руками и подбадривая, служащие Нижнего подразделения.
– Это ж мой предатель! – воскликнул Святой Петр. – Нечего ему болтать с Нижними, пока не отметился в конвое.
Приближаясь к апплодирующей группе Нижних, фигура замедлила шаги. Потом солдат пару раз оглянулся на них через плечо, вдруг сорвался с места и бегом бросился к поджидавшему конвою.
– Мне никто доброго слова ни разу там не сказал, – с места в карьер начал он сквозь всхлипы, всплескивая руками. – Они все сразу были настроены против меня. А мне и нужно-то было всего одно доброе слово. Это был настоящий заговор против меня, но я им всем показал, на что я способен! Я им всем показал! И… и… – он запнулся. – Господи! Что вы теперь со мной сделаете?
Никто ему не подсказал ответ. Он заметался по равнине, а вокруг радостно галдели сотрудники Нижнего подразделения. Все посмотрели на Святого Петра.
– Не могу припомнить, – медленно пробормотал он себе под нос, – на данный момент никакой статьи, чтобы подходила.
– Ну здрасьте, а моя? – Иуда снова оказался под рукой.
– Нет, не тот случай, птица не того полета. Но все же…
– Пожалуйста, побыстрее! – простонал солдат и тут же рассказал всем в подробностях, что именно он наделал, завершив речь плаксивым заявлением, что никто никогда не ценил его достоинств, ни узколобые родственнички, ни бездарные начальники на работе, ни высокомерные идиоты-офицеры на службе.
– Понимаешь ли, – сказал под конец Святой Петр. – Это же все тщета. Тут же даже женщина не замешана, на которую можно было бы сослаться как на смягчающее обстоятельство.
– Нет, женщина-то как раз есть, если не ошибаюсь, – вмешался стражник с приятным голосом, ранее похваливший Жана.
– Какая? Где? – Петр обернулся к говорившему. – Что за женщина?
– Умная женщина из Фекон, – ответил тот. – Я ее отлично помню, потому что этот стих красной нитью проходит по всем моим пьесам… ну, хотя бы по некоторым.
Но Святой его уже не слушал:
– Я понял уже! Ты что думал, я забыл? Вторая Царств, четырнадцать-четырнадцать: «Мы умрем и будем как вода, вылитая на землю, которую нельзя собрать; но Бог не желает…». Значит так! Слушай меня!
Человек сделал шаг вперед и встал по стойке
– «Но Бог не желает погубить душу и помышляет (ты понял, нет?), как бы не отвергнуть от Себя и отверженного». Это был твой приговор. Не знаю, как его исполнять. Это ты сам решай. Там тебе все скажут. – Он мотнул головой в сторону Нижних и не глядя подмахнул пропускной лист. – Берешь эту бумажку и идешь к ним, доложишься по форме. Там тебе придется нелегко, но они тебя задержат максимум на день против того, как принято у меня. Увести!
– А это, – промямлил человек, – а это значит, что у меня есть хоть малая надежда?
– Да, есть. Пошли, – прошептал Иуда. – Я там у них жил уже, и довольно долго.
– Я тоже составлю тебе компанию, – отозвался Жан, шедший слева от него. – Тебе там придется иметь дело с Отчаянием, так что крепись, слабак.
Троица уходила все дальше, и стражники смотрели, как их фигуры становятся все меньше и меньше, пока совсем не скрылись вдали. Святой Петр удовлетворенно улыбнулся и потер руки.
– Ну, коли теперь мы можем отдохнуть от трудов своих, – сказал он, – что ж, господа, по казармам? Разойдись!
Стражники сломали строй: теперь они были как обычно – просто компанией хороших приятелей и коллег. Они двинулись в сторону Врат по широкой прямой дороге, перешучиваясь и что-то выкрикивая.
Святой и Ангел Смерти задержались и тоже немного расслабились. Стоял просто райский вечер. Откуда-то доносился щебет низко летящего херувима, чистый и звонкий. Ему вторил трепет крыльев серафима на ветру, когда тот, исполнив какое-то поручение, устремлялся из-за третьей-четвертой отсюда звезды прямиком в прохладные глубины у Геркулесовых столпов. Раздавался размеренный гул, издаваемый планетами, неуклюже поворачивающимися на осях, среди которых то и дело раздавался удивленный вздох очередного новорожденного солнца где-то в паре вселенных отсюда. Но мыслями Святой и Ангел Смерти были все еще с теми, на кого был устремлен их прощальный взгляд.
Наконец Петр с гордостью сказал:
– Если б мои люди услышали, что мы не даем тому человеку, который стоит перед нами, ни единой надежды, они бы и шагу с того места не сделали. А теперь как шагают, а? Погляди! Ну ведь человеки человеками, правда?
– Ты это кому говоришь? – ответил Ангел Смерти с усталой улыбкой. – Я сам чуть ли не человек. Мне самому придется когда-то умереть. Но все тварные существа потом…
– Я знаю, – мягко остановил его Петр. – За это я и люблю тебя, Азраил!
Они теперь были одни, и Ангел Смерти вернул себе облик истинного и единственного в своем роде величия – облик единственного существа из всех тварных существ, обреченного на окончательную и бесповоротную Смерть, и знающего это.
– Но уж что мое, то мое, – усмехнулся Ангел Смерти, видя, что Петр встает, и, оглядывая безлюдную долину, откуда уже ушли даже служители Нижнего подразделения со своим осужденным, закончил: – Но Он не желает погубить душу и помышляет…