Масоны
Шрифт:
– Лошадь откладывать или нет?
– отнесся он негромко к Антипу Ильичу.
– Конечно, откладывать!.. Конечно!..
– подхватил за него Егор Егорыч. Что, я поеду гулять, что ли, кататься, веселиться!..
Кучера несколько удивили такие странные слова и тон голоса барина.
– Ты не знаешь ли, куда уехала старая адмиральша?
– попытался его спросить Антип Ильич.
– Она уехала в Новоспасский монастырь!
– объяснил ему кучер.
– Зачем?
– вскрикнул, обернувшись к нему лицом,
– Люди сказывали, что панихиду служить по покойном адмирале!
– ответил и на это кучер.
– Это тридцать верст отсюда?.. Тридцать верст!..
– кричал Марфин.
– Больше-с, - верст сорок будет!
– заметил кучер.
– Будет сорок!
– подтвердил и Антип Ильич.
Этим они еще больше рассердили Егора Егорыча.
– Когда ж она возвратится? Через неделю, через две, через месяц? вскрикивал он, подпрыгивая даже на кресле.
– Нет-с, где же через месяц?
– сказал кучер, начинавший уже немного и трусить барина.
– А что точно что: они взяли овса и провизии для себя... горничную и всех барышень.
– Как всех барышень?
– произнес окончательно опешенный Марфин.
– А ты говоришь, что видел барышню?
– обратился он с укором к Антипу Ильичу.
– Старшая, Людмила Николаевна, дома!
– проговорил тот утвердительно. Госпожа адмиральша, может, с двумя младшими уехала.
– Надо быть, что с двумя!
– сообразил сметливый кучер.
– Всего в одном возке четвероместном поехала; значит, если бы еще барышню взяла, - пятеро бы с горничной было, и не уселись бы все!
Егор Егорыч почти не слыхал его слов и в изнеможении закинул голову на спинку кресла: для него не оставалось уже никакого сомнения, что ответ от Рыжовых будет неблагоприятный ему.
– Но не сказала ли тебе еще чего-нибудь Людмила Николаевна?
– спросил он снова умоляющим голосом Антипа Ильича.
– Сказали всего только, что сама адмиральша будет вам отвечать! дополнил Антип Ильич, постаравшийся припомнить до последнего звука все, что говорила ему Людмила.
– Хорошо, будет, ступайте!
– сказал Егор Егорыч.
Он спешил поскорее услать от себя прислугу, чтобы скрыть от них невыносимую горечь волновавших его чувствований.
Антип Ильич и кучер ушли.
Чтобы хоть сколько-нибудь себя успокоить, Егор Егорыч развернул библию, которая, как нарочно, открылась на Песне песней Соломона. Напрасно Егор Егорыч, пробегая поэтические и страстные строки этой песни, усиливался воображать, как прежде всегда он и воображал, что упоминаемый там жених Христос, а невеста - церковь. Но тут (Егор Егорыч был уверен в том) дьявол мутил его воображение, и ему представлялось, что жених - это он сам, а невеста - Людмила. Егор Егорыч рассердился на себя, закрыл библию и крикнул:
– Заложить мне лошадей, тройку, в пошевни!
Его намерение было ехать
Лошади скоро были готовы. Егор Егорыч, надев свой фрак с крестиками, поехал. Гордое лицо его имело на этот раз очень мрачный оттенок. На дворе сенатора он увидал двух будочников, двух жандармов и даже квартального. Все они до мозгу костей иззябли на морозе.
– Стерегут его, точно сокровище какое!..
– сердито пробурчал про себя Марфин.
Сенатор в это время, по случаю беспрерывных к нему визитов и представлений, сидел в кабинете за рабочим столом, раздушенный и напомаженный, в форменном с камергерскими пуговицами фраке и в звезде. Ему делал доклад его оглоданный правитель дел, стоя на ногах, что, впрочем, всегда несколько стесняло сенатора, вежливого до нежности с подчиненными, так что он каждый раз просил Звездкина садиться, но тот, в силу, вероятно, своих лакейских наклонностей, отнекивался под разными предлогами.
Марфин, как обыкновенно он это делал при свиданиях с сильными мира сего, вошел в кабинет топорщась. Сенатор, несмотря что остался им не совсем доволен при первом их знакомстве, принял его очень вежливо и даже с почтением. Он сам пододвинул ему поближе к себе кресло, на которое Егор Егорыч сейчас же и сел.
Правитель дел, кажется, ожидал, что сей, впервые еще являвшийся посетитель поклонится и ему, но, когда Егор Егорыч не удостоил даже его взглядом, он был этим заметно удивлен и, отойдя от стола, занял довольно отдаленно стоявший стул.
– Не были ли мы вместе с вами под Бородиным?
– начал сенатор, обращаясь к Марфину.
– Фамилия ваша мне чрезвычайно знакома.
– Я был под Бородиным!
– отвечал лаконически Егор Егорыч.
– И не были ли вы там ранены?.. Я припоминаю это по своей службе в штабе!
– продолжал сенатор, желая тем, конечно, сказать любезность гостю.
– Я был не ранен, а переломил себе только ногу, упав с убитой подо мною лошади!
– отчеканил резко Марфин.
– О, это все равно!..
– слегка воскликнул сенатор.
– Это такая же рана, как и другие; но скоро однако вы излечились?
– Очень не скоро!.. Сначала я был совершенно хром, и уж потом, когда мы гнали назад Наполеона и я следовал в арьергарде за армией, мне в Германии сказали, что для того, чтобы воротить себе ногу, необходимо снова ее сломать... Я согласился на это... Мне ее врачи сломали, и я опять стал с прямой ногой.
– Вы, видно, владеете большим присутствием духа!
– заметил сенатор, опять-таки с целью польстить этому на вид столь миниатюрному господину, но крепкому, должно быть, по характеру.