Массовая литература сегодня
Шрифт:
Не успели мы зайти в охотничий домик, как я стала срывать с Макса одежду.
Страсть охватывает героиню, ставшую свидетельницей убийства:
– Машка, а может, вспомним ту ночь? Давай попробуем повторить!
– Но здесь нет лодки.
– Мы можем сделать это прямо на песке. Зато у тебя не будет болеть спина.
– Но ведь совсем рядом, в реке, лежит труп!
– Ничего страшного. Он нам не помешает. Он не будет подглядывать, он на это не способен.
Вадим расстегнул мою кофточку и нежно коснулся губами груди. Я закрыла глаза и подумала о том, что, наверное, схожу с ума. Мертвая Танька, только что убитый Зак, едва знакомый мужчина Вадим, ночь, река… И все же я его захотела… Закрыв глаза, я легла на песок и, позабыв обо всем, отдалась страсти.
Непристойна следующая после убийства сцена:
Не прошло и часа, как мы с Максом уже мирно сидели на кухне, попивали виски и поглощали шоколад. Покойник лежал у входной двери, завернутый в плотное бархатное покрывало.
Автор стремится убедить читателя в том, что убийство – это всего лишь эпизод, обостряющий любовное чувство или умиротворяющий влюбленных. Чувство раскаяния персонажам романа Ю. Шиловой неизвестно.
Банальное и неприличное в речевой ткани текста Ю. Шиловой соседствует с безнравственным. Пошлость усиливается декларативностью. Так, очевидная аморальность проституции прикрывается безапелляционными пафосными заявлениями:
– В наше время без расчета нельзя. Это не я расчетливая, это жизнь сейчас такая собачья. На одной любви далеко не уедешь.
Ср.:
Постарайся вычеркнуть слово «любовь» из своего лексикона. Любовь – это для глупеньких дурочек. Мы же с тобой делаем бизнес, деньги, проще говоря.
Аморально определение беспринципности и продажности как обычной оплачиваемой работы:
– А разве проституция это не преступление?
– Нет, Максим, нет. Это вид заработка.
Элементарным представлениям о морали не соответствуют откровения героини, связанные с мыслями о возможном замужестве. Цепочка хода мысли проста: буду «путанить», пока не появится достойный кандидат в мужья (1); ремесло проститутки не мешает надеяться на идеальную любовь (2); постыдное прошлое можно скрыть от наивного жениха и мужа, а пока деньги идут в карман, не следует от них отказываться (3). Например:
Маринка умерла два года назад. Заразилась СПИДом и умерла. Как ее угораздило подцепить болезнь с ее-то осторожностью, до сих пор не могу понять. Наверно, все-таки влюбилась и… забыла о презервативе. Потрясенная Маринкиной смертью, я хотела завязать с постыдным ремеслом. На счету в банке лежала крупная сумма, дома в чулке еще больше, но… не смогла. Подходящих кандидатов в мужья рядом не оказалось (1);
К двадцати семи годам я стала профессиональной проституткой. Нестерпимые муки совести, слезы в подушку по ночам (справедливости ради надо сказать, что свободные ночи выдаются у меня очень редко) – все это осталось в прошлом. Мое сердце огрубело, а может быть, просто покрылось панцирем в ожидании настоящей любви. В душе я по-прежнему осталась идеалисткой (2);
Главное верить в себя, а там жених подходящий найдется. О моих прежних занятиях он никогда не узнает (3).
Без любви прожить можно, а без денег нельзя; деньги – фундамент любви. Эти стереотипы автоматически вербализуются в речи героини – даже в редкие «минуты блаженства»:
– Лена, а какого мужа ты бы хотела видеть рядом с собой? – неожиданно спросил Макс, когда мы лежали, тесно прижавшись друг к другу.
– Ну, во-первых, не бедного, – утвердительно кивнула я. – Зачем мне нужен муж, который не способен обеспечить семью?
Богатство скрашивает несчастья: с милым рай в богатом особняке, а не в шалаше:
…Макс потерял зрение. Врачи говорят, что, увы, сожжена сетчатка, а она восстановлению не подлежит… Но это не важно. Главное, что Макс жив, а видит он или нет, не имеет для меня никакого значения. Мы живем в загородном доме под Питером и безумно счастливы.
Пронизанные пошлостью циничные жизненные установки составляют идейную основу произведения. Н.Г. Чернышевский [1949] полагал, что «автор воспроизводит жизнь», чтобы «объяснить ее значение и чтобы вынести ей свой приговор». Жизнь валютной проститутки оправдывается необходимостью зарабатывать деньги; постыдное, но щедро оплачиваемое ремесло автором не осуждается, а принимается как данность; приговор не выглядит суровым: в эпилоге Лена изображена как жена и мать; ее окружают богатство, комфорт, уют; безоблачное счастье не омрачено даже слепотой любимого человека (это не важно).
Читатель, знакомый с произведениями классической литературы, брезгливо отодвинет подобное чтиво, а вот читателю неискушенному, не приобщенному к высокой художественной литературе и с доверием относящемуся к печатному слову, подобные тексты могут нанести вред. Например, рассказ о первых шагах начинающей проститутки таким читателем может быть воспринят как инструкция, руководство к действию, а сама проституция – как вид индивидуального (частного) предпринимательства:
Маринка продавала свое тело, путанила, проще говоря. Начинала она так. Купила газету «Из рук в руки» («Вот уж судьбоносное название!»– горько усмехнулась я) и дала объявление: «Молодая длинноногая москвичка без комплексов, с тонкой талией и красивой грудью в любое время дня и ночи готова выполнить любое пожелание интеллигентного клиента, не выходящее за рамки традиционного секса». На следующий день ей позвонили.
Из текста следует, что занятия проституцией открывают путь к успеху, видному положению в обществе:
Накопив денег, она (Марина) стала более разборчивой. Знакомилась только с иностранцами, да и то не со всякими. Обзавелась связями в суперэлитных гостиницах, ресторанах… одевалась в дорогих бутиках, купила машину, драгоценности… На всякий, по ее выражению, сброд смотрела свысока… Годам к тридцати планировала завязать и открыть собственное дело.
Лишенное нравственно-эстетических принципов осмысление жизни обнаруживает художественную несостоятельность автора.
Вербализованная пошлость свидетельствует об отсутствии у автора языкового вкуса. Штампованность речи сочетается с нарушением чувства меры и чувства ситуации. Например:
Ночной ветерок слегка растрепал мои волосы. Думаю, в этот момент я выглядела обворожительно (о себе не принято так говорить);
Я сходила с ума от его прикосновений и… хотела продлить миг блаженства до бесконечности (алогизм в соединении со штампами приводит к незапланированному комическому эффекту);
Нет, Макс должен знать о том, чем – чем! – я занималась все эти годы. Прощай, горькое прошлое, я постараюсь забыть о тебе! Здравствуй, здравствуй, долгожданная новая жизнь! (ощущается неуместность и вторичность пафосных восклицаний).
Ложный пафос сопровождает сцены драматического столкновения персонажей. Например, собираясь застрелить бывшего сутенера, Лена произносит слова, банальность которых создает впечатление фальшивой многозначительности: