Мастер Альба
Шрифт:
– Да, и в общий сундук не даёт заглянуть! – поддакнул услужливо Плут. – Говорит – ключ потерял!
– Вот-вот, и сундук у него стал как свой! Выйдем к лесу – поговорим…
Островок опустел. Затихло вдали болотное чавканье под ногами осторожно идущих людей. Волк вошёл во дворик, зевнул, потянулся. Откинул крышку низкого погреба и, согнувшись, полез в чёрный проём. А когда вылез, – в руке у него был зажат длинный, с затейливой бородкой ключ. Бросив на Альбу опасливый взгляд, он спрятал руку за спину и пошёл к деревянной избушке. Альба на слух определил, что Волк вынес оттуда что-то тяжёлое. Поставил на землю. Послышался характерный скрежет ключа в замке с тугими пружинами. И через
– Жабьи дети! – прорычал со злостью. – Все дрова пожгли!
Подхватил тяжёлый топор, слазал ещё раз в погреб, вытащив оттуда заржавленный клювастый заступ, и утопал за стену. Там, где-то неподалёку, долго слышались удары и надсадное уханье. Потом Волк вернулся – уставший, в поту. Он бросил топор и заступ и снова ушёл. Послышались треск и сопение – и вот он показался в разломе стены. Упираясь, он волочил огромный, с отрубленными корнями, пень. Очевидно, сырой, и оттого очень тяжёлый. Дотащив пень до площадки перед очагом, Волк поднял топор и, в несколько взмахов отслоив две длинные щепки, бросил их в слабеющий костерок. После этого снял с себя волчью накидку, вскинул топор над головой – и взялся за пень в полную силу. Он бил раз за разом в одно место, и после каждого удара, – чтобы вытащить, – долго раскачивал завязший топор.
Прошло почти полчаса, а пень всё сопротивлялся. Волк лоснился от пота, лицо его раскраснелось. Взлетали и прыгали подвешенные на шее две памятные золотые монеты.
Но вот пень глухо крякнул, и его широкую, круглую, чуть косо спиленную верхушку пересекла трещина, длинная, тёмная, – на толщину увязшего в ней топора. Волк снова принялся раскачивать и вытягивать из её цепких объятий топор и в пределе собственных сил качался над пнём всем своим кряжистым телом, и тут случилось то, что всегда, в любом случае можно смело считать волей Судьбы.
В момент очередного наклона нитка с монетами зацепилась за край топорища, а когда Волк выпрямлялся, она натянулась – и лопнула. Монеты, негромко звякнув, упали точно в разверстую трещину. Волк выругался и завернул топор вверх топорищем, а потом наклонил ещё дальше от себя, так что лезвие топора вывернулось из тела пня и уставилось к небу.
Конечно, Волк видел, что обух топора сжат в самых краешках трещины, и стоит сделать одно лишь неосторожное движение – топор выскочит, и пень захлопнет свой волокнисто-витой сучковатый капкан. Видел, но справедливо считал, что будет достаточно осторожен. Он не видел другое. (Понятно, – был занят: всё глубже просовывал руку вниз, за своими монетами.) Альба же медленно встал, тихо снял с пояса распиленное кольцо и подошёл к Волку вплотную. Тот, приникнув лицом к поверхности пня, высматривал – далеко ли ещё пальцы от монет. Альба примерился и с силой ударил ногой в топорище. Словно из железной пружины, и с железной же силой вылетел из рассека топор, и пень стиснул засунутую в него руку мёртвой хваткой.
– Что ты!.. Дурак! – вскрикнул Волк, и вдруг замер, и лицо его окаменело.
Он понял, что ошибся в первый миг, приняв поступок мальчишки за неуклюжую попытку помощи. Он встретил недобрый взгляд серо-зелёных маленьких глаз и задохнулся. Сначала от яростного недоумения – “как это он без цепи?”, а потом – от неистовой злобы: “он нарочно меня…”
Правая рука его была схвачена неподъёмным капканом, и он сунул под шкуру левую. Вытащил нож и, неловко взмахнув – левой, до чего непривычно! – метнул нож в мальчишку.
Всё равно что мышонка ловить в высокой траве. Альба легко увернулся и взялся за
– Убью! – прохрипел Волк. – Вот теперь точно убью.
Альба молча сел на свою солому, достал напильник и принялся открыто стачивать заклёпанную проволоку.
– Лучше помоги, – произнёс, понемногу приходя в себя, Волк. – Тогда пожалею. Достань топор, вбей клин в трещину!
Альба не отвечал. Он срезал заклёпанный край, напрягая ручонки, разъял лапы обруча. Встал, походил по островку. Принёс моток тонкой каболки, длинную палку, взял брошенный Волком нож и принялся эту палку строгать, делая конец её с одной стороны плоским.
– По-хорошему говорю – помоги! – Волк обнажил крупные жёлтые зубы. – Я-то вытерплю, пока наши придут. А бежать тебе отсюда некуда! Ты троп в болоте не знаешь! Придут – я тебя живьём, как поросёнка зажарю!
Альба закончил строгать, пристроил рукоятку ножа к плоскому концу палки и принялся туго приматывать её каболкой.
– Ты что же… Это… – захлебнулся от страшной догадки Волк. – Да я ведь тебя… Сейчас поймаю… и загрызу! Зуба-ми!!
Он, подхватив левой рукой пень снизу, оторвал его от земли и сделал короткий шаг по направлению к Альбе. Ткнул тяжкую ношу в землю, собрался – и ещё один шаг. Альба, затянув узелок, встал, поднял палку, развернул её ножом вперёд и с силой выбросил перед собой новоявленное копьё. Нож на дюйм вошёл точно в то место, где висели совсем недавно монеты. Волк не взревел, и не вскрикнул. Он с клёкотом захрипел и, взмахнув свободной левой рукой, попытался поймать привязанный нож. Взмахнул – и тут же с воплем качнулся назад: сдавленная рука взялась на излом. Альба невесомым, медленным шагом зашёл к пойманному зверю за спину и, пока тот, оберегая вспухшую руку, разворачивался, ткнул ножом ещё раз, в середину спины.
Страшный, безмолвный и медленный танец зашелестел в дальнем дворике старых развалин. Волк до конца осознал, что всё очень всерьёз, что смерть подошла к нему, полному жизни, вплотную, и уставила прямо в лицо свои всевидящие пустые глазницы. Он, напрягая все свои отпущенные природой незаурядные силы, работал. Сноровисто, истово, заставив вострепетать заленившееся сознание: определял вес и положение пня, высчитывал точность захвата, длину поворотов, шагов. Он знал, что ещё может спастись, – если только будет всё время разворачиваться к мальчишке лицом, чтобы выхватить у него эту проклятую палку с его собственным проклятым ножом. Наконец пришёл миг, когда он, изрезанный со всех сторон, до пят залитый кровью, понял, что пропасть разверзлась под ним и ничто, ничто его не удержит. Волк отчаянно застонал, обхватил пень и, собрав все – до последней капельки – силы, вскинул его на грудь. Затем короткими, вполуприсяд, шажками, побежал сквозь проём в стене во дворик с избушкой, и ещё дальше, к тропе, по которой недавно в очередной раз ушли в мир людей его товарищи-звери. Он уже не обращал внимания на безжалостные укусы преследующего его маленького шмеля. Он тянул к себе последний свой шанс к спасению: надежду на то, что в болото шмель не пойдёт.
Делая частые остановки – чтобы, подбросив, поднять повыше и прижать к груди неподъёмную тушу проклятого пня, он лез вперёд и вперёд, раздвигая животом коричневую болотную жижу, и надежда его не сбывалась: Альба упрямо шёл следом, то опираясь на древко копья, то вонзая его в спину хрипящего Волка.
– Деньги возьми! – ревел Волк. – Деньги возьми! Или хочешь, про отца расскажу?! Его отравил ваш родственник, новый наследник! Что за границу уехал! А тебя Беспалый украл, мой брат!.. Дочь у него есть, Малянка…