Мастер дизайна
Шрифт:
— Боюсь спросить… — Юра покраснел от жгучего и навязчивого допроса. — А вы не с летающей тарелки?
— О нет, нет! — Кирилл Евгеньевич рассмеялся. — Я самородок и к внеземным цивилизациям не имею никакого отношения. Я существо сугубо земное, рядовой преподаватель кафедры… Правда, доцент. — добавил он с выражением смущенной гордости. — В объявлениях так и пишу: «Опытный преподаватель, доцент дает уроки воспитания чувств. В целях удобства занятия проводятся на дому учащихся».
Гриша и Настенька пригласили его просто так, хотя
По сему случаю, Юра купил в «Детском мире» кукленка, а у метро «Сокольники» прихватил торт и гвоздики. До поворота улицы ему удавалось поддержать в себе состояние легкой безмятежности, но стоило повернуть — и его снова охватили сомнения, нужен ли этот визит и выйдет ли из него что-нибудь путное.
С тех пор как Гриша Ованесов женился, Юра бывал у него все реже и реже. Им обоим хотелось поддерживать традицию былой дружбы, но странным препятствием этому служила Настенька. Не то чтобы она была элементарно против — упаси боже! — но она в силу своего характера создавала вокруг мужа непроницаемою среду.
Настенька постоянно была накалена. В ней происходило круговращение смутных душевных паров, разряжавшихся то в черной меланхолии, то в бурных эксцессах и истерии. Невозможно было понять, чего ей надо. Чаще всего она слонялась в могильных настроениях по квартире, снимала пылинки со шкафов и твердила, что она «не выносит…». Настенька не выносила свекровь, которая оставила им с мужем отремонтированную квартиру, переселившись в кооператив, не выносила музыку, постоянно звучавшую в их доме, не выносила стулья из гарнитура, табуретки, диваны, не выносила дождь и хорошую погоду.
Юру она тоже втайне не выносила, так как он догадывался, что за всеми ее стонами и жалобами пряталось заурядное эгоистическое существо, не способное никого любить и поэтому всем и вся раздраженное. «Болезнь жизни», — поставил он обычный диагноз…
— Поздравляю! — сказал Юра шепотом, опасаясь, что девочка спит. — А где молодой папа?
Настенька равнодушно приняла подарки и, взглянув на этикетку торта, сказала:
— Не выношу с кремом… А Гриша еще не появлялся.
Они вошли в большую комнату, и Настя смахнула пылинку с подзеркальника.
— Ну, что будем делать? — Она взглянула на Юру выжидательным долгим взглядом.
— Посидим, поговорим, — предложил он с максимальным энтузиазмом. — Как живете?
— Не живем, а тлеем, — поправила его Настенька, и Юра слегка улыбнулся, боясь ей противоречить.
Возникла пауза. Юра смущенно кашлянул.
— М-да, где же Гриша? — Его беспокоил взгляд, которым Настя продолжала его изучать. — Он не звонил?
— Звонил. Ему не дали увольнительную…
— Значит, его вообще не ждать?
— Значит, вообще…
Снова возникла пауза.
— М-да, —
Настя не ответила.
— Мы ей, наверное, мешаем?
Настя молчала.
— Пожалуй, мне пора двигаться, — сказал Юра, опасливо косясь в ее сторону. — Грише привет от меня.
— Господи, как тошно, как тошно! — проговорила Настя и усмехнулась. — А ты двигайся…
— Чем ты расстроена?
Своим в меру участливым голосом Юра как бы преуменьшал степень ее расстройства, чтобы не быть обязанным на слишком щедрое сочувствие.
— Я?! Нисколько! Это все чудачества, чудачества! Я же для вас дама с причудами!
— Напрасно ты… — начал Юра, но Настя его перебила:
— Ах, уйди…
Он молча стал собираться, показывая обиженным видом, что уходит не по собственной воле.
— Нет, останься, останься! Прошу, побудь со мной!
Он приблизился к ней, подчеркивая, что делает это охотно и без принуждения.
— Понимаешь, эти стены, шкафы, пианино, я же здесь одна, постоянно одна! Подруги все куда-то делись, у родителей своя жизнь, Гришка в армии! Понимаешь, как невыносимо?!
— Старайся как-то… — заикнулся было Юра и тотчас замахал руками, готовый возненавидеть себя за эти слова, — Я понимаю, понимаю!
Она смотрела на него, как бы колеблясь, верить или нет.
— Юра, я же мужа не люблю. Хотела бы… но не люблю, нет! Сначала нас что-то связывало, не знаю, любовь ли, а теперь он прилипнет к своему пианино, маленький, в очках, и я смотрю… смотрю…
— Успокойся, — сказал он мягко.
— Он музыкант, а я кто? Что у меня есть? К музыке я равнодушна, ко всему равнодушна! Я просто женщина и хочу быть счастливой как женщина!
— Ты счастлива, только не замечаешь, — с усилием произнес Юра то, во что он сам едва ли верил.
— Юра! Юра! — Она все теснее и в то же время безнадежнее прижималась к нему. — Ну почему, почему?! Мне бы глоток настоящей жизни! Почему с другими что-то происходит?! Хоть бы ты меня соблазнил, что ли! — сказала она и резко от него отодвинулась. — Ладно, прощай… Передам ему твои приветы.
Глаза у нее сразу высохли.
Моросило…
— Где бы выпить кофе, а то я не завтракал, — сказал Кирилл Евгеньевич, и они перешли на ту сторону улицы, где был кафетерии. — Вчера снег, сегодня дождь! Терпеть не могу такой погоды, а вы?
Юра почувствовал желание согласиться.
— А эта маникюрша в парикмахерской, — раздраженно продолжал Кирилл Евгеньевич, — мне она внушает безнадежную тоску… Стекло залито дождем, она как-то застыла, оцепенела, взгляд пустой…
Юра едва успел взглянуть на маникюршу, но ему показалось, что он полностью разделяет впечатление мэтра.
— Вчера привезли арбузы, и на них еще не растаял снег, — сказал Кирилл Евгеньевич, переводя взгляд со стекла парикмахерской на арбузный лоток и ожидая, что скажет Юра.