Мастер дизайна
Шрифт:
Юра попробовал ответить, но сразу запнулся.
— Говорите, говорите… Все что придет на ум!
— О, ленивая кошка, бегущая завтра по краю! — несмело выговорил Юра и застеснялся.
— Прекрасно! — одобрил его Кирилл Евгеньевич. — Но вы заимствовали у меня начальное восклицание «о!» и стиховой размер. Давайте дальше… — Он приложил ладонь ко лбу. — Сахар, сахар… безумие белого цвета… вот мелькнула сорочка унылого клерка… шепот листьев… слышу хлопанье крыльев над бездной… зажигает конфорку и чай согревает жена… истребитель растаял в бирюзе бесконечного неба… и грохочет метро, и туман рассекают
Кирилл Евгеньевич опустошенно откинулся в кресле.
— Это стихи! — выпалил Юра.
— Ну что вы! Правда, на Западе этим психологическим механизмом пользуются некоторые шарлатаны. Такого рода поэзия чересчур откровенна, и если бы вы владели ключом к тому, что закодировало здесь мое подсознание, я бы считал себя раздетым догола. Однако давайте вы.
— Нет, я не сумею…
— Давайте-давайте, это легко… Раскрепоститесь.
— А вы владеете ключом к коду?
— Я врач, и вас это не должно беспокоить. Ну?
— Самолет, тишина… — робко попробовал Юра.
— Стоп! — Кирилл Евгеньевич хлопнул в ладоши. — «Самолет» вы опять взяли у меня.
— Стадо диких туманов, кочующих в зелени сада.
— Тоже что-то похожее… Не надо в стихах.
— Люблю танцевать… танцы приносят мне удовольствие, — забормотал Юра.
— Отлично. Дальше.
— Хорошо бы, мать купила мне мотоцикл… где взять конспекты… духовое ружье бьет недалеко… устал от любви… симфония… — У Юры полилось рекой.
— Еще немного. — Кирилл Евгеньевич держал перед собой секундомер.
— Неприятно оранжевый мотороллер соседа… тир, мелкашка…
— Достаточно. Вы уже повторяетесь, — остановил его Кирилл Евгеньевич. — Кое-что для меня проясняется. Во-первых, вы не умеете танцевать, и вас это мучит… Во-вторых, вам бы хотелось влюбиться… В-третьих, вы тяготитесь духовной зависимостью от матери… Еще какое-то неопределенное соперничество с соседом, вы ему завидуете…
— Как вы… как вы догадались?!
Кирилл Евгеньевич строго взглянул на Юру.
— Я же предупреждал, на догадках далеко не уедешь. Я пользуюсь методом научного тестирования.
— И что же теперь?
— А теперь к столу, — сказал Кирилл Евгеньевич.
Стол был накрыт под низким абажуром с кистями. Посреди стола дымился самовар, пузатый чайник, накрытый полотенцем, и купеческие чашки с розанами. Маленькая жена Кирилла Евгеньевича куталась в шаль.
— Наташа, — представилась она Юре.
Мастер дизайна вытащил из тостера поджаренные хлебцы.
— Как у тебя прошел день? — спросила его Наташа.
— Читал в университете лекцию, зашел в «Полуфабрикаты», потом встретился с Юрой. А ты?
— С утра ужасно болела голова, и этот дождь…
— Ну что ты, дорогая, просто ты переволновалась из-за вчерашнего.
— Да, я приняла случившееся вчера слишком близко к сердцу. Не надо было…
— Вот видишь! — Мастер протянул ей через стол руку, и прижала его ладонь к щеке.
— Укутайся получше, боюсь, у тебя жар, — сказал он.
— Ничего, милый, уже прошло.
— Договоримся, ты никогда не будешь переживать из-за неприятностей.
— Хорошо,
Юре показалось, что о нем забыли, и он зашевелился на скрипнувшем стуле.
— Как я ждала тебя, господи! — сказала жена мужу.
— Мне тоже хотелось поскорее вернуться, — ответил муж жене, и Юра подумал, не уйти ли ему.
— Удивительно, что ты у меня есть, что мы нашли друг друга, — продолжала жена.
— О да! — отвечал муж.
— Я руки вымою, — сказал Юра.
— Сейчас… я покажу, где раковина… — Кирилл Евгеньевич встал вместе с ним. — Вы в замешательстве? — спросил он, прикрыв дверь.
— Немного… В вашей семье вчера что-то случилось?
— О нет… то есть действительно произошло небольшое событие — я потерял расческу.
— И из-за этого…
— Вы не совсем поняли… Само событие не важно, главное между любящими — это сопереживание.
— И ваша жена из-за расчески…
— Что вы, что вы! Мы как бы нарисовали перед вами воображаемый рай. Это был сеанс дизайна.
— Значит, вы нарочно? Для меня?!
— Отчасти… Но ничего противоестественного для себя мы не делали.
Юра стоял растерянный, жалкий, с мокрыми руками, с которых капало на доски пола.
— Не мучьте, не мучьте меня больше! — взмолился он. — Я уже созрел для дизайна…
Родственники были дальние, из северного городочка Кемь, где Юра однажды бывал, путешествуя по Соловкам. Тетя Зина с мужем его встретили, накрыли стол, откупорили наливку, и Юру как бы овеяло добрым семейным уютом. Все ему нравилось в этом доме — и сами хозяева и их домашний уклад. Муж тети Зины работал в рыбнадзоре, имел в своем распоряжении два катерка, служебный и собственный, на вид неказистый, но с мощным навесным мотором, и вот по воскресеньям брали припасов, солений и варений, прихватывали ракетки с воланчиками, транзистор и отправлялись на острова. Рыбачили, тетя Зина была мастерицей на уху… Костер, сладкий дым от разваристой картошки… Юре это казалось праздником. Он не сомневался, что тетя Зина счастлива, и далекая Кемь рисовалась ему мифической Атлантидой.
На этот же раз родственники отдыхали на юге и на обратном пути — оставался кусочек отпуска — проездом остановились в Москве. Юра не узнал тетю Зину… Ее муж оформлял перевозку в контейнерах мебели, купленной в Москве, а в ней появилась странная тяга к музеям. Тетя Зина целыми днями пропадала в Третьяковке, подолгу стояла у картин и почти вплотную, словно она была близорука, рассматривала их. Встречая ее в музейных залах, Юра озадаченно скреб затылок: «Феномен!» Он вовсе не ожидал в тете Зине, вечно занятой огородом, хозяйством, курами, такой тяги к изящному и однажды попробовал объяснить ей, что масляной живописью лучше любоваться на расстоянии. «И правда… Надо же!» — удивилась она, послушно отойдя от картины подальше. Юра исподволь следил за ее лицом, за сумочкой, прижатой к груди, за тем, как она поминутно спохватывается, на месте ли номерок в раздевалку, и возвышенные мысли о волшебной силе искусства, о его власти над людьми сами собой рассеивались, и он невольно подумал: а может быть, люди ходят в музеи потому, что им чего-то не хватает в жизни?