Мастер меча тысячелетней выдержки. Том II
Шрифт:
Но… чёрт, как же это его злит. Кругом мерзость, грех и порок, а он даже не может вмешаться. Нужно собирать информацию для богов, нужно быть незаметным. Найти бы хоть какую-то отдушину…
Вдалеке показалась заправка, и, взглянув на уровень бензина, Данте направил мотоцикл к ней. Позади него раздался грохот, и мимо пронеслась колонная военных машин, в которых сидели новобранцы в новенькой форме. На одной из машин он успел прочитать надпись «На Олимп», на другой — «Смерть Богам».
Данте поморщился. Они не только грешники. Они ещё и идиоты.
Но даже те их смертных, кто понимает, всё равно не могут изжить в себе порок. Что уж говорить об остальных?..
Из всех смертных только он один, проведший в Аду столетия, смог изжить порог. Смог стать безупречным.
Заправка встретила его грязью и вонью; здесь воняло ещё хуже, чем до того. Впрочем, запах бензина был не худшим здесь — его перебивал запах греха. Первым, что бросалось в глаза, была неприлично дорогая спортивная машина с незнакомым ему гербом кого-то из местных аристократишек. Белая краска без единой царапины, позолоченные покрышки, тонированное стекло… на таких обычно ездят мажоры. Грех стяжания. Грех гордыни.
Рядом были припаркованы ещё три машины — похоже на военные джипы, но без символики. Опыт подсказывал Данте, что на таких ездят либо бандиты — либо шестёрки очень-очень крутых парней. Настолько крутых, что посторонним не обязательно знать, кому именно они служат. В первом случае это грех гнева и грех сребролюбия, во втором — снова гнев и снова гордыня.
Гордыня худший из грехов человечества. Кто они такие, чтобы возноситься пред Богами?
…Данте сплюнул и заставил себя не думать об этом. Сейчас это не его дело. Его задача — налить полный бак бензина и уехать, а они пусть варятся в своём грехе, пока могут. Просто… как же всё бесит от необходимости покидать надолго Олимп — единственное место, где он мог дышать спокойно.
Но он лишь служитель Богов. Если ему дали поручение, он его выполнит без ропота.
Наполнив бак, Данте вытащил из бумажника купюру и направился в здание заправки. Не то чтобы Боги уважали человеческое право на собственность, но для него это было делом принципа. Он не вор. Он не грешник.
Данте распахнул дверь…
Чьё-то тело пролетело рядом Данте и, врезавшись в стеклянное окно, со звоном вылетело наружу. Данте уставился на четверых парней в помещении. Один, в гражданской одежде, стоял, небрежно глядя вокруг себя и улыбаясь, а ещё трое, в форме без опознавательных знаков, целились в него из пистолетов. Больше никого рядом не было, но из-за служебных дверей раздавался какой-то шум — словно кого-то бьют; мужчина в форме сотрудника заправки лежал за стойкой с простреленной головой.
— Мужик! — вылетевший через стекло кое-как поднялся и попытался оттащить его от двери. — Валил бы ты отсюда!
— Да, — подтвердил другой. — Тут мажорчик берега попутал, но это не твои пробле…
Зря он отвлёкся — потому что кулак «мажорчика», только что расслабленного, врезался ему в челюсть.
Тот, что вылетел наружу, всё пытался оттянуть его; Данте
Люди. Почему с вами всегда вот так?..
Парень, ударенный в челюсть, схватился за нос; остальные двое тут же принялись палить в мажора, но тот схватил их товарища за плечи и прикрылся им, будто щитом. Затем, пользуясь замешательством бандитов-мародёров (а Данте уже не сомневался, что это именно они), швырнул мёртвое тело в одного из них, а сам, подскочив к другому, ударил…
Данте стоял у стены, ожидая, когда можно будет спокойно подойти к стойке и расплатиться за бензин с мёртвым кассиром. Ему были противны здесь все. Грешники…
Второй из нападавших мародёров упал, и «мажор» направился к третьему.
— Вам, ребята, не хватает смирения, — заметил он. — Вы что, правда ставите себя на одну доску с Богами?
А? Глаза Данте немного расширились. Неужели этот грешник не так далёк от Богов, как ему казалось?../
В этот момент задняя дверь распахнулась, и оттуда вывалилось ещё пятеро таких же мародёров — всклокоченные волосы, перекошенные лица, горящие злостью глаза.
Нога Данте опустилась на череп вырубленного им парня.
Этот, в гражданском — не так безнадёжен, как остальные. Конечно, грешник, но чуть менее мерзкий, чем прочие. Но они собираются прикончить его — трусливо, толпой на одного…
Данте выбросил вперёд руку, и в той появился полутораметровый меч с алым светящимся лезвием.
— Мерзость… — выдохнул он, нанося удар ближайшему из бандитов.
Крики грешников стали громче, а метания отчаянней, но где им было тягаться с Данте, Мстящим Рыцарем? Впрочем, и этот парень тоже кое-что умел; Данте даже поймал себя на том, что косится на него с толикой одобрения. Битва закончилась за считанные минуты; Данте занёс меч над последним…
— Стой, — парень кивнул ему. — Оставь этого в живых.
— Что? Чего ради? — не понял Данте.
Парень пожал плечами и рассмеялся.
— Должны же они хоть от кого-то узнать, что такое милосердие.
…да, верно. Ему, слуге Богов, не пристало быть излишне жестоким. Люди — стадо, но его задача — не погубить их, а спасти.
— Хорошо, — кивнул он. Меч исчез; Данте бросил купюру на прилавок перед мёртвым кассиром. Его не волновало, что оформить покупку некому — главное, что он не стал вором. Не совершил греха.
Уже в дверях он обернулся на парня. Тот поднял на него глаза, будто ожидая какой-то фразы — но Данте промолчал и зашагал к своему мотоциклу.
Всё-таки среди этих грешников есть и те, кто небезнадёжен.
Их ещё можно исправить. Вернуть к корням. К поклонению Хозяевам.
А значит, он до последнего будет спасать этот мир.
…подхватив с прилавка упаковку влажных салфеток, я вытащил парочку и принялся оттирать с рук чужую кровь.
Двери во внутренние помещения распахнулись.