Мастер Миража
Шрифт:
Цилиан бережно уносил сверток на вытянутых руках, и жар опасности веял ему в лицо. «Это мой груз. Я должен его донести и донесу, я справлюсь». Он прошел немного, потом еще и еще, и тень неизбежной беды отступила. Цилиан понял, что до конца тоннеля совсем близко. «Я успел», – подумал он, и в тот же миг яркая, белая, ослепительная вспышка возникла прямо в его вытянутых руках, ударила в грудь и голову. Глаза выгорели первыми. Огонь опалил гортань, легкие, сердце. А потом не было ничего…
– Эй, Тэн, очнись, вставай, пожалуйста, приди
– Ты что, с ума сошел? Перестань меня пугать. Ночь кончилась, все хорошо. Как ты думаешь, если сейчас поискать как следует, мы отыщем выход из миража? Может быть, Цертус устал и где-нибудь появился просвет – ну там какая-нибудь тропа.
Наблюдатель протянул ладони, незряче ощупал Витые камни, кустики сухих осенних трав, потом медленно и неуверенно сел.
– Ты что, ничего не поняла? Я слеп, как червяк, я ничего не вижу – полная потеря зрения.
Цилиан произнес это спокойно, но в этом спокойствии чувствовалась последняя степень отчаяния. Брукс ахнула:
– Когда это случилось?
– Ночью. Наша сволочь Цертус хорошо порылся у меня в душе и отыскал как раз то, что надо. Кстати, что с моим лицом, сильные ожоги? Скулы горят, глаз вообще не чувствую. Мне не хочется ничего там трогать.
– На вид все как обычно, и глаза тоже целы.
– Странно. Я даже не вижу солнца, ощущаю только тепло, но ни одной искорки света – сплошная липкая чернота, у нее нет ни структуры, ни конца, эта пакость гнездится прямо в мозгу. Знаешь, очень неприятное ощущение.
– Ты все забыл, тут совсем нет солнца, Тэн.
– Жаль. Впрочем, ладно, какое это теперь для меня имеет значение? Сама-то ты цела?
– Ага.
– Видела что-нибудь страшное?
– Веревочный мост, пропасть, очень сильный ветер. Вокруг горы, но не такие, как здесь, а повыше, крутые и скалистые. Я сорвалась и падала, но потом сумела зацепиться. Сейчас немного болят руки, а в общем, ничего страшного.
– Классика кошмаров, без выдумок и изысканности. Тебе очень повезло, иногда выгодно иметь минимум воспоминаний.
– Никогда больше не смей называть меня малолетней дурой.
– Я и слова-то этого не произносил.
– Что теперь будем делать?
– Думаю, пора делить команду пополам. Попытайся уйти из миража, может быть, тебя его наводка не удержит. Так что, девочка, поздравляю с маленькой победой и желаю еще одной – большой.
– А ты?
– Я останусь здесь, уйду попозже, как только вернется зрение.
– Тогда я тоже останусь. Он быстрее слабеет, когда делит свои силы на двоих, так будет проще его прижать.
Цилиан поколебался, потом нехотя дернул плечом:
– Благородно и глупо с твоей стороны, по чести, я обязан отказаться, но лучше промолчу. Вообще-то спасибо, я даже как-то не ожидал такого варианта.
– Думал, я трусиха? Инспектор не ответил.
День шел бесконечно медленно, струился, истекал синеватым сиянием, монотонно и заунывно шелестел ветром в камнях. Впервые за часы, проведенные в иллюзии, Брукс проголодалась.
Цилиан долго вслепую вертел в пальцах Витые остатки скорлупы.
– Мне кажется, я таких никогда не встречал, наш Цертус слабоват в ботанике. Не отравись, – сумрачно посоветовал инспектор.
– Нельзя отравиться в воображении.
– Голодать в воображении тоже нельзя, но ты ведь голодаешь.
– Обойдется.
Вечерело очень медленно, день угрожал затянуться навечно. Цилиан лег у подножия менгира, закинул руки за голову и направил слепой взгляд в небо. Авита дважды пыталась затеять разговор, но инспектор ни разу не ответил, он даже не пошевелился, и она отошла в сторону, испытывая смутную обиду.
Ночь упала разом, кто-то просто выключил ложное голубоватое сияние, и в этой беззвездной темно-серой мгле было куда больше естественности. Через час пошел дождь, Брукс почти силой оттащила Цилиана в сторону зарослей, капли молотили вовсю, сотрясая ненадежную крышу из осенних листьев. В этом было что-то страшное – бутафория исчезла, мир наводки торопливо и пронзительно воплощался, становился реальностью. Именно в реальности заключалась безысходность.
«Это конец, – подумала погруженная в глухое отчаяние Авителла. – Мне отсюда не уйти, потому что выхода уже нет и не будет никогда. Мы тронули силу, с которой не сумели справиться. Я не знаю, кто этот Цертус, может быть, и вовсе не человек, а сам Разум или Оркус. Он использовал всех нас – меня, Вэла, Цилиана, и мне никогда не понять, чего он хочет – как не понять эту ночь, пустоту и непрерывные потоки дождя».
Она осторожно встала, обошла неподвижного Цилиана и одна двинулась в ночь. На открытом пространстве упругие струи воды хлестко ударили прямо в лицо, заставляя мокрые растрепавшиеся волосы прильнуть ко лбу и щекам.
«Можно просто прыгнуть со скалы и кончить все разом».
Она сделала несколько неловких шагов в темноте, ощупью разыскивая тропу.
– Эй, Авита! – раздался голос Цилиана. Брукс промолчала.
– Авита, вернись.
Она шла, расшвыривая ногами мелкую, перемешанную с камешками грязь.
– Девочка, не валяй дурака!
В голосе Цилиана нарастала паника.
«Иди ты в Оркус, спаситель хренов», – подумала Авителла.
– Это не по-товарищески, – как-то обреченно отозвался инспектор. – В конце концов, я ведь тебя не держу, но могла хотя бы проститься.
Авита остановилась. «Он ничего не понял, просто подумал, что я решила сбежать, потому что отыскала выход для одной себя».
Она остановилась.
– Авита!
Покинутый Цилиан оказался где-то в стороне, Брукс едва нашла потерянную тропинку, побрела обратно, раздвигая ладонями мокрые ветви кустов. Знакомый менгир вынырнул из темноты, словно привидение. Дождь внезапно прекратился, но холод усилился, насквозь продувая плащ. Возможно, этот ледяной ветер и прогнал мокрую тучу.