Мастер

Шидловский Дмитрий

– Дурак ты, – ухмыльнулся Скуратов. – На Москве царь да ближайшие слуги его решают, кому в боярах быть, кому в холопах, а кому вообще не быть. Говорят тебе – полковник, значит, полковник. Пока другого не сказали. А теперь слушай мой приказ…

Глава 39

ВИЗИТ

Майское солнце заливало поляну в карельском лесу. Около небольшой отшельнической хижины лежали на молодой травке двое – Басов и Федор. Только что завершилась тренировка, и теперь оба отдыхали, глядя на неспешно плывущие по небу облака и слушая птиц.

– Игорь Петрович, а откуда вы знаете все это? – прервал наконец молчание Федор.

– Учителя

были хорошие.

– А они откуда?

– От своих учителей. Цепочка длинная, – улыбнулся Басов.

– Но почему эти знания так мало распространены? – удивился юноша. – Мастера держат их в секрете? Чтобы самыми сильными быть?

– Нет, – покачал головой Басов. – Мастера ничего не скрывают, но не все готовы понять.

– Как это?

– Разве поверил бы ты прежде человеку, походя сказавшему: чтобы научиться фехтовать, надо долго стоять в этих странных стойках? Сначала ты поверил в меня настолько, что готов был безропотно принять каждое мое слово, а уже потом стал выполнять все упражнения, которые я показывал.

– В общем, да, – согласился юноша. – И все-таки странно. Вы говорили, что перенимали эту науку у мастеров восточных народов. Почему же они не таят столь совершенных боевых техник, чтобы возвыситься и возвысить своих правителей?

– Знаешь, большой мастер – он уже вне народов и правителей, – произнес Басов – Он знает много больше всех, живущих на Земле, и всегда рад передать свое искусство тому, кто готов принять его и достойно нести. Отчего – не знаю. Может, мастер просто не может не передавать знаний. А если кто-то говорит, будто от него что-то утаили, значит, он либо сам не сумел понять, либо мастер не увидел в нем достойного ученика. И дело вовсе не в народе или сословии, из которого учитель или ученик происходят, а в умении или неумении воспринять знания.

– Значит, вы во мне все-таки увидели достойного ученика? – встрепенулся Федор.

– Увидел. Но тебе это ничего не обещает. Если твое отношение к занятиям будет неправильным, ты можешь и не стать…

– Игорь Петрович! – вскрикнул вдруг Федор. Но Басов уже стоял на ногах; в левой руке у него оказалась сабля в ножнах. Из лесу выходил бородатый мужчина в русской одежде, с кривой саблей на боку. По осанке и мягкой, скользящей поступи было видно, что нежданный гость – сильный фехтовальщик. Подойдя к хижине и остановившись шагах в десяти от Басова, он размеренно произнес рокочущим басом:

– Игорь Басов – это ты?

– Я, – спокойно подтвердил тот. – Как нашел?

– Долго искал, – ухмыльнулся мужчина. – Да как узнал, что в карельских лесах завелся отшельник, который за месяц всех разбойников в округе повывел, понял – больше некому.

– С чем пришел? – холодно осведомился Басов.

– От Мал юты весточку принес.

Заметив, что Федор потянулся к рукояти шашки, Басов бросил ему, не отрывая взгляда от гостя:

– Стоять. Это не твой бой. Не вмешивайся. Федор чуть помялся, но потом молча поклонился и сделал два шага в сторону.

– Давай, – произнес Басов.

Мужчина медленно обнажил клинок и встал в боевую позицию. Словно отражая его в зеркале, те же действия синхронно произвел и Басов. Соперники замерли. Секунды слипались в минуты и уносились прочь. Два бойца смотрели в глаза друг другу, и казалось, время для них остановилось. Наконец гость медленно отступил на шаг и вложил оружие в ножны:

– Нет, парень, нечего нам с тобой делить.

Он сел на траву, скрестив ноги, отцепил и положил рядом саблю. Басов опустился напротив. Подчиняясь общему настроению, их примеру последовал и Федор.

– Куда ты

теперь? – спросил Басов гостя после продолжительного молчания.

– Не знаю, – пожал плечами мужчина. – Может, в королевство аглицкое подамся, там, говорят, бойцы нужны.

– Дело, – кивнул Басов, – а можешь к французским немцам [10] пойти. Там сейчас война за веру, вернее, за престол.

– Спасибо за совет, – произнес гость, поднялся на ноги, подхватив саблю, поклонился и промолвил: – Ну, прощай.

Басов тоже поднялся, поклонился:

10

Немцами долгое время называли на Руси всех иностранцев, считая их немыми, то есть не знавшими русского языка. Потом, когда русские стали идентифицировать иностранцев по стране происхождения, начали появляться термины: английские немцы, французские немцы. И только в конце шестнадцатого века представители этих стран стали именоваться так, как зовем их сейчас мы, – англичане и французы. А вот с выходцами из Германии русская филология сыграла злую шутку: поскольку их было на Руси больше, чем остальных иностранцев, то за ними так и закрепилось название “немцы”.

– Удачи тебе. Глядишь, еще свидимся. Незнакомец повернулся и неспешно пошел прочь.

Когда спина его перестала виднеться среди деревьев, Басов произнес, повернувшись к Федору:

– Вот видишь, а ты говорил – равных мне мастеров нет.

– Он испугался? – неуверенно предположил Федор.

– Нет. Он фехтовальщик не хуже моего, – покачал головой Басов. – Чем бы закончился поединок, я не знаю. Да и он это понял. Просто много лучше, когда на земле остаются два живых мастера, чем один. Он тоже это знает.

Басов повернулся и пошел в хижину, но у входа остановился.

– Собирайся, уезжаем.

– Куда? – удивился Федор.

– Видишь, мы с тобой и в лесной чаще, как ясно солнышко, светим, а тебе это пока не нужно. Да и попутешествовать время пришло.

Глава 40

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Капли размеренно скатывались по каменной стене, пополняя небольшую лужицу в углу камеры. “Конденсация, – подумал Петр. – Боже, какое странное слово. Не из этого мира. Из того, где ездят машины, где арестовывают по санкции прокурора, а приговор выносит суд, пусть и не праведный, но зато – на определенный срок. Хоть пожизненный, но ты знаешь, что это – пожизненно. Там заключенный имеет право знать, какое сейчас число. Боже, какое сейчас число? Последние дни светит солнце и от окна веет теплом. Наверное, уже лето. Сколько дней? Не помню. Но не очень много. Сейчас, наверное, конец мая. Или июнь. Спасибо, что год еще помню. Тысяча пятьсот шестьдесят седьмой. Через два года Литва и Польша должны заключить Люблянскую унию, по которой объединятся в единое государство – Речь Посполитую. Если в этом мире события пойдут аналогично, то, учитывая существование Северороссии…”

Для заключенного в темницу человека размышления об исторических судьбах мира были не просто интеллектуальным развлечением, но спасением. Первую неделю после ареста его избивали. Не следствие, не вопросы, не попытки выудить какое-то признание – просто каждый день Петра вытаскивали из камеры и били до потери сознания. Били умело, не калеча (очевидно, у палачей был такой приказ), но доводя до исступления от страшной боли. Теряя сознание в луже собственной крови и блевотины, он испытывал острое счастье – ведь сейчас отступит боль.