Мать (CИ)
Шрифт:
– Наверно, потому что здесь - хороший асфальт, - резонно ответил Беляков.
Улучив момент, когда между КАМАЗами появится просвет, они перебежали через дорогу и направились вниз по улице, вдоль одинковых кирпичей пятиэтажек. На пустыре за стадионом гремели хлопки: подростки жгли костёр и кидали в него шифер.
– У меня в ноябре Мишкин самолётик улетел на балкон, - сообщил зачем-то Володька.
– Я его тогда не мог достать - дверь примёрзла. А теперь вот всё растаяло, но фиг он от меня его теперь получит, гад.
Беляков промолчал.
В подъезде Володька проверил почтовый
– Зырь, Толян, чего нам шлют, - показал он Белякову линованный лист, аккуратно выдранный из тетради по русскому языку. На листе красивым почерком было написано: "Не выбрасывайте и не рвите это письмо! Кто перепишет его десять раз и отправит по десяти адресам, к тому придут счастье и удача. Одна девочка получила такое письмо, но не стала его переписывать. У неё умерли родители, а сама она тяжело заболела. Другая девочка сожгла это письмо, и у неё дома случился пожар. А ещё одна девочка переписала его десять раз и разослала разным людям, и ей было счастье и здоровье. Пионеры, комсомольцы и коммунисты не верят в бога и будут гореть в адском пламени. А кто верит, спасётся...".
Беляков прочитал письмо, хихикнул.
– Как будто Зимин писал. Только без ошибок.
Они поднялись на третий этаж. Володька долго звонил, потом открыл своим ключом. В большой комнате гудел пылесос, в квартире пахло рыбой - кто-то из родителей варил уху.
– Мама, мы с Толяном в видеосалон хотим пойти, - прокричал Володька с порога.
– Дашь денег?
Мать вышла в прихожую. Она была в старом домашнем платье и тапочках. Волосы были перетянуты ободком.
– Здравствуйте, молодые люди, - улыбнулась она.
– Что, субботник уже закончился?
– Ага, - ответил Пахомов, протягивая ей письмо счастья.
Беляков смущённо мялся в дверях.
– Здрасьте, - сказал он.
Мать пробежала глазами письмо и скомкала его.
– Тебе денег дать? Сколько?
– Рубль, - ответил Володька. Но посмотрел на друга и тут же поправился: - Два.
Мать открыла потёртую замшевую сумку, стоявшую на тумбе в прихожей, достала из кошелька две жёлтых банкноты.
– Держи. Может, ещё дать? Жвачки себе купите...
– Не, - замотал головой Володька.
– Не надо.
Отец тоже вышел в коридор. На нём был поварской фартук с цветочками.
– Привет!
– сказал он обоим.
– Здрасьте, - тихо ответил Беляков.
– Ну, мы пойдём, - заторопился Пахомов, боясь, как бы родители не сцепились на глазах у друга. Ссоры между ними вспыхивали мгновенно и совершенно непредсказуемым образом.
– Ты не поздно будь!
– крикнула ему вдогонку мать.
– Ладно.
Видеосалон располагался в подсобке Дома культуры. На полпути к нему Беляков встретил нескольких своих друзей на велосипедах. Завязался деловой разговор.
– Меняю две белых катафоты на твою оранжевую.
– Не, белые - без мазы. Давай красную.
– Усы на передке - зыко! А я хочу сплошное колесо сделать, без спиц. Чтобы как у гонок. В порту видел. Клёво!
– Да ну, фигня. Это велик утяжеляет. Лучше спицы толем покрыть. Князь на своём так сделал. Офигенно выглядит.
– А фары
Пахомову скучно было слушать их. Техникой он не увлекался, да и велосипеда у него не было. Родители прошлой осенью купили ему снегокат "Чук и Гек", а значит, велик он получит ещё очень нескоро: отец скорее повесится, чем сделает две дорогие покупки за год.
А беседа текла своим чередом.
– Багажник - это для дедов. На фига он вообще?
– А если раму спилить? Голимо будет?
– Заплатки приваривать надо, а не клеить. Ещё, небось, и не зачистил...
– Вторую цепь повешу. Мне брательник обещал.
Наконец, разговор завершился, и Пахомов с Беляковым двинулись дальше.
Расписание сеансов, вывешенное на большом листе ватмана при входе, сообщало, что завтра в пять будет боевик "Рыжая Соня" с "молодым Шварценеггером". Пахомов почувствовал страх, как всегда, когда сталкивался с чем-то незнакомым. Молодой Шварценеггер. Значит, сейчас он уже не молодой, и, наверно, очень известный? А Пахомов про него и не слыхал. А вдруг кто спросит? Блин...
Зато на сегодня расписания не было вообще.
– Выходной, что ли?
– обомлел он.
Они зашли в помещение - там уже сидело с десяток мальчишек. Видеосалон напоминал школьный класс, только вместо доски у стены стояла подставка для телевизора и видака. А в остальном - те же парты и стулья.
Пахомов оглядел присутствующих. Кто-то играл в фантики, некоторые сосредоточенно глотали лимонад из бутылок, двое у окна, хихикая, выводили что-то ручками на столешнице.
– Чо, будет фильм-то?
– бравируя, спросил Пахомов у присутствующих.
– Будет, - лениво буркнул кто-то.
Они уселись за одну из парт. Вскоре вышел хозяин видеосалона: упитанный мужик лет сорока пяти с задумчивым взглядом.
– Всех приветствую, - сказал он без улыбки.
– Слушайте, народ, у меня есть для вас на выбор: "Утка Говард" и "Омэн". Что решите, то и поставлю.
– "Утка Говард"!
– загомонили все.
– Классный фильм! Самое то!
Пахомов понятия не имел, что это за "Утка Говард". Ещё один удар по самолюбию.
– Но учтите, - произнёс хозяин.
– "Утка Говард" - обычная комедия, а "Омэн" - это событие. Такие фильмы снимают очень редко. Если вы сегодня его не увидите, то можете не увидеть никогда. Это - мистическая драма с выдающимися актёрами. Я эту кассету достал почти случайно, взял напрокат до завтра. Так что ловите шанс. Такое кино залетает к нам очень редко.
Пацаны уважительно притихли. Раз такая редкость, надо глянуть.
Хозяин кивнул, поставил кассету и сам пристроился за одной из парт, выключив свет и опустив тёмные занавеси на окнах.
Зрелище, однако, не вызвало у зрителей восторга. Всю дорогу какой-то демонический мальчишка с угрюмым взглядом на бледном лице губил окружающих, а взрослые тщетно пытались его остановить. Там ещё были какие-то пророчества, кресты и метки на теле. Скучно, никаких драк и даже магии.
– Блин, туфта полная, - загомонили зрители, когда фильм закончился.
– "Утка Говард" в сто раз лучше. Там хоть поржать можно. Только время потеряли.