Мать (CИ)
Шрифт:
– А вы "Рэмбо - три" видели?
– спросил Игнатенко.
– На той неделе в видео-салоне показывали. Это - чума! Опупеть можно. Там Рэмбо в Афганистане.
– Оба-на!
– всполошились все.
– Расскажи!
Игнатенко начал рассказывать, и все притихли. Слушали до тех пор, пока Маргарита, облачённая в спортивные штаны и геологическую зелёную куртку, не прикрикнула на них:
– Вы сюда работать пришли или болтать? А ну быстро за дело!
– Маргарита Николаевна, да мы целую машину притащили, -
– Ты со мной пререкаться будешь, Зимин?
– Вот же корова, - пробурчал Пахомов, которому ужас как хотелось дослушать рассказ про фильм.
Тут он заметил братьев Карасёвых, бодро тащивших куда-то огрызки больших картонных коробок. Махнул им рукой:
– Привет! А у вас есть дома "Рэмбо - 3"?
Те посмотрел на него, и Ромка почему-то отвернулся, будто обиженный на что-то, а Мишка лишь сухо кивнул и ничего не ответил. "Ни фига себе!" - подумал ошарашенный Пахомов. Он подбежал к Карасёвым, спросил ещё раз:
– Так чо, есть у вас "Рэмбо-3", пацаны?
Ромка опустил на землю картонки, выпрямился.
– Нам мама запретила с тобой дружить, понял?
Пахомов отшатнулся.
– Чего?
– И не ходи к нам больше, - визгливо продолжил Ромка, краснея.
Пахомов перевёл растерянный взгляд на Мишку. Тот стоял, опустив взгляд.
– Что случилось-то?
– Да ничего!
– рявкнул Ромка.
Мишка поднял глаза.
– Мама с папой поссорились из-за... твоей мамы.
– Как это?
Мишка пожал плечами. Ромка сказал брату:
– Пойдём. Фиг ли с ним разговаривать ещё!
Они поволокли коробки к одиноко стоявшей сосне, вокруг которой лежало четыре мешка с мусором. Неподалёку завхоз разводил костёр. Рядом с ним стояла завучиха в свитере и линялых тёмных шароварах, заправленных в короткие сапоги, и давала указания. Вдалеке девчонки-шестиклассницы, побросав грабли, играли в салки, носясь вокруг деревьев.
Пахомов растерянно посмотрел вслед удаляющимся Карасёвым. Крикнул им:
– Дураки, что ли?
Ромка бросил картонки и подскочил к Пахомову. Заговорил, издевательски кривляясь:
– Получил от Грищука, а? Получил? Ты теперь чмошный! Позорник! Чухан! С тобой водиться галимо! Ты говно лизал! Лизал, лизал!
– он запрыгал, тыча в Пахомова пальцем.
– Говно лизал!
– Врёшь ты всё, козёл!
– заорал Володька, дрожа губами.
– Лизал, лизал!
– Сейчас вмажу тебе - будешь знать!
К ним подбежал Мишка, сказал, поморщившись:
– Не обращай внимания.
Пахомов, побледнев, глянул на него, потом опять перевёл взгляд на Ромку:
– Заткнись, сука!
Но Ромка не унимался. Его будто заклинило.
– Лизал, лизал, говно лизал! Говноед!
Пахомов развернулся и пошёл прочь, сунув руки в карманы.
"Вот же мразь, - думал он,
– Теперь вся школа узнает. Блин, что делать-то? Сволочь Грищукская, чтоб ты сдох".
Острое чувство унижения и горечи вновь, как и в тот ужасный день, затопило по самую макушку. "Гад, урод, - мысленно костерил он Ромку.
– Не лучше Грищука".
– Ты чего, от Маргариты втык получил?
– спросил его Беляков.
– Не, - с угрюмо ответил Володька. Он вздохнул, озираясь. В ушах всё ещё стоял противный Ромкин голос: "Лизал, лизал! Говноед!". - Слушай, мне тут надоело. Пошли отсюда, что ли.
– Как же пошли, если Маргарита нас не отпускала?
– Да чихать мне на Маргариту!
– брякнул Пахомов.
– Оба-на!
– удивился Беляков.
– А куда ты хочешь двинуть?
– Да вот хоть... в видеосалон, что ли... Ты как?
– Пошли, - пожал плечами Беляков.
– Только не сейчас. Куда спешить-то? Всё равно скоро отпустят.
Он был прав. Через полчаса Маргарита скомандовала отбой.
– Зимин, Свержин, отнесите грабли на склад. Малыгаева, приведи со спортплощадки Луханина с Петровым. Жердев, собери пустые мешки. Шарова, прекрати беситься! Сходи к Ирине Леонидовне, скажи, что мы закончили. Игнатенко, найди Григория Валерьевича, завхоза. Вот ключи от класса труда - отдашь ему.
– Она помолчала, разглядывая четвёртый "В".
– Ну что ж, молодцы. Беляков, не лови ворон, на меня смотри! В понедельник всем быть на демонстрации! Помните: это не просто выходной, а день солидарности трудящихся. Мы обязаны проявить нашу солидарность. Будет очень плохо, если все школьники придут, а четвёртый "В" - нет. Полагаюсь на вашу сознательность. Все свободны.
Володька и Беляков направились домой к Пахомову, чтобы попросить у родителей денег на фильм. Володька хорохорился, болтал о всякой всячине, подавляя горечь от Ромкиных слов, а сам думал то о Грищуке, то о своём провале на конкурсе.
– Ты на каком вопросе срезался?
– спросил он приятеля.
– На одиннадцатом, вроде. Про основателя ихней Компартии.
– А кто вообще победил-то?
– До конца дошёл? Никто, кажись. Путёвку дали чуваку из девятого класса. Он дольше всех продержался. Только зря.
– Почему?
– Ну, он вернул её потом.
– Зачем?
– изумился Пахомов.
– Да фиг знает. Какие-то у него там проблемы.
Пахомов мстительно усмехнулся. "Вот и хорошо", - подумал он.
Проходя мимо проклятой стройки, Володька невольно прижался к другой стороне дороги и прибавил шагу. На перекрёстке им пришлось задержаться - там двигался очередной похоронный кортеж с автобазы: грузовики растянулись от рынка почти до "Геолога".
– Блин, почему они вечно по главной улице идут?
– нервничал Пахомов.