Мать Лжи
Шрифт:
— Видимо, смысл в том, чтобы залезть в бассейн, натереться грязью и вымыться под струей воды.
Бенард прямо в набедренной повязке вошел в бассейн и уселся на дно, так что из темной воды торчала только голова. Он даже вздохнул от удовольствия. И выжидательно посмотрел на Ваэльса.
Тот сказал:
— Уж очень тут темно. Может быть, не сейчас… ну, то есть…
Художник рассмеялся.
— У меня хорошее зрение. Давай поживее. Я не буду смеяться.
— А тут и не над чем смеяться! — сердито отозвался Ваэльс и быстро разделся, чтобы доказать свою правоту.
Вот странно: он каждый день ходит голым перед другими веристами, но никогда прежде не смущался.
— Еще чуть-чуть сдвинь ноги, — попросил Бенард. — Немного согни колени… нет, не так сильно. А теперь представь, что у тебя на бедре тяжелый кувшин с вином. Так, немного повыше. Да-да! Поддержи правую руку левой, чтобы напряглись мышцы. Превосходно! Повернись. Спасибо! Ты станешь священным Сьену, вот только на губах у тебя будет играть великолепная улыбка. Не такая — сейчас ты больше похож на девственницу перед первой брачной ночью.
В ответ Ваэльс прыгнул в воду, и Бенарда накрыла волна. Смеясь, тот начал отплевываться.
Некоторое время они сидели в грязной воде и ухмылялись. Самого Бенарда природа наградила мощным телом борца — в отличие от Орлада, хотя тот был гораздо сильнее и умел такое, о чем даже Снерфрик мог только мечтать.
— Ты вернешься в Косорд, чтобы завершить работу над статуями? — спросил Ваэльс.
— Надеюсь. Ингельд должна выносить Оливию — нашу дочь — именно там. Хорольд нам больше не страшен. А ты что хочешь делать?
То, что хотел делать Ваэльс, не совпадал с тем, что он мог.
— Не знаю, — мрачно ответил он. — Благодаря вам, селебрианам, оба брата Стралга умерли. Такая же участь должна постигнуть и его сестру. Но кто будет править после них? Герои без работы не останутся…
— По-моему, нельзя убивать только за тем, чтобы зарабатывать себе на жизнь.
Неужели такой здоровяк недостоин звания мужчины?
— Разве ты не хочешь стать дожем в городе твоего отца?
— Я? — удивился Бенард. — Ты шутишь!
Неужели этот храбрец начисто лишен честолюбия?
Оба помолчали.
— Ваэльс…
— Да?
— Ты любишь Орлада?
Любой другой человек, имеющий щеку, тут же бы о ней вспомнил.
— А какое тебе до этого дело?
— Просто я очень рад. Орлад пострадал больше, чем все мы. Даже больше, чем Дантио. Иногда он напоминает мне отливки, которые я делаю — твердая бронза снаружи, а внутри глина. Конечно, под отливкой глина твердеет, но мне кажется, в душе Орлада осталось что-то мягкое. Надеюсь, тебе удастся это обнаружить. Он тебя любит?
Ваэльс подумал, не свернуть ли ему шею. Нет, все-таки три убийства за день — уже слишком. Ему ничего не оставалось, как довериться этому странному скульптору.
— Он говорит, что ему так кажется. Что он предпочел бы быть со мной, чем с кем-то другим, и что он никогда не причинит мне боли.
— Значит, он честен, а это редкий случай в любви. Не нужно на него давить. Спроси у Ингельд. Она знает о любви больше, чем Эриандер, который лишь торгует похотью. Ее богине многое известно. Она даст тебе совет. Нет, правда. Поговори с Ингельд.
Скульптор пожал плечами, и вода подернулась рябью.
— Не знаю, поможет ли… Ничего не могу обещать. Если тебя беспокоит родимое пятно, я могу попросить Анзиэль его убрать. Иногда она выполняет подобные просьбы. Конечно, нередко она и отказывает, но без него ты станешь удивительно красивым. Это будет моим подарком Орладу.
Великий, смертоносный, устрашающий, замечательный Веру!
Ваэльс не до конца поверил Орладу, когда тот рассказал, как его сестра спаслась из дворца сатрапа. Но… Он посмотрел на свои бледные руки и ноги, мерцающие в грязной воде. Тело Бенарда оставалось практически невидимым. Над поверхностью воды Ваэльс различал лишь темное небритое лицо.
Ваэльс постарался скрыть дрожь в голосе:
— Если ты можешь убрать пятно, значит, тебе по силам изменить меня целиком?
Бенард удивился.
— О чем ты?
— Орлад хочет перейти Границу и получить власть над Селеброй, но он не позволил мне идти с ним! Мол, светловолосого вериста там сразу убьют. Я сказал, что мне плевать, но он настаивает на своем.
— А ты так его любишь, что готов сражаться?
— И умереть за него, если потребуется.
— Ты уверен? До конца?..
— О да!
— Что ж, получится еще красивей, — сказал художник. — Пару минут не двигайся.
Он смотрел на Ваэльса, и некоторое время его губы шевелились. Потом он молча уставился на вериста. Наконец Бенард недовольно нахмурился.
— А это труднее, чем я думал! Послушай, возьми немного грязи и вотри ее в волосы.
— Зачем?
— Молчи и делай, что говорят.
Ваэльс замешкался. Непосвященный велел Герою молчать? Если это детская шутка… Если кто-нибудь войдет… Он набрал в ладони черной грязи и принялся втирать ее в короткие волосы.
— Лицо тоже, — велел Бенард.
Намазать лицо! Всему есть предел, даже восхищению этим отважным человеком. Либо он спятил, либо хочет выставить Героя дураком — в таком случае его надо прикончить. Тут Ваэльс вспомнил, что может потерять Орлада, и намазал лицо отвратительной грязью.
— Уши и шею. До плеч. Все остальное пусть остается под водой, чтобы я не видел. И не шевелись.
В любую минуту в баню могли войти люди и поднять его на смех.
Бенард вздохнул.