Мать Сумерек
Шрифт:
— Я тоже скучал, — отозвался Артмаэль, глядя женщине в глаза. Потом потянулся через неё вперед, потянул руку и погладил живот. — Значит, еще одна дочь священной династии?
— Еще одна Сирин, рожденная от главы храма Матери Тьмы.
— Агравейн знает, чья она? — спросил, отстранившись.
Шиада качнула головой: ни в коем случае.
— Если он узнает, я окончательно сбегу от него. Агравейн не отдает себе отчет в том, насколько велика его мощь.
— Он не угомонился?! — Артмаэль мог припомнить массу случаев.
— Он никогда и ничего не делает специально, если ты об этом.
—
— Но его я тоже люблю, — признала женщина.
— А он? — тут же вскинулся друид. — Он любит тебя хотя бы в половину так же сильно, как я?
Шиада вздохнула, поднимаясь.
— Послушай, Артмаэль. Я очень устала иметь дело с мужчинами, которые хотят, чтобы я как христианская жена спала только с ними и больше ни с кем. У жриц не бывает так, и хотя бы ты должен это понимать.
— Хочешь, позову к нам хоть сейчас пяток друидов из своего храма? Любых, какие тебе понравятся? — тут же предложил Артмаэль больше из принципа, чтобы что-то возражать.
Так или иначе Шиада отлично знала глубину их взаимной с Агравейном неприязни, но думать об этом не хотела. В общем-то, она всегда сбегала на Ангорат во многом для того, чтобы не думать об обязательствах, которые одним своим видом вешал на неё Агравейн.
Шиада окончательно поднялась на ноги и начала одеваться.
— То есть поговорим в другой раз?
Шиада обернулась через плечо:
— А можно?
Артмаэль наскоро оделся.
— Как скажешь. Светел твой день, — вышел Артмаэль обиженным.
Возможность обменять дочь на жену Агравейну показалась заманчивой, и он выехал в тот же день, как получил письмо. Девочка, которой было сказано, что они «едут к маме на волшебный остров», не только не плакала, но даже зацвела, как цветочек под солнцем, предвкушая и радость встречи, и давно обещанное открытие.
О том, кто будет встречать путников не могло быть споров.
— Если сильно переживаешь, я могу попросить любую другую из жриц или даже сделать это сама, — предложила Нелла. Шиада однократно мотнула головой.
— Когда-то ты открыла для меня этот мир, и я выросла в нем зная, что у меня нет роднее человека, чем ты. Для своей дочери я хочу сделать то же самое. Сама.
Нелла кивнула.
Восторгу маленькой девочки не было предела, когда два огромный каменных «усача в шлемах» развели заскрежетавшие копья, и в проеме меж ними возник удивительный, ни на что не похожий мир магии. Пройдут годы, прежде чем малютка Лиадала узнает, что на самом деле Часовые всегда держат копья разведенными, и то, что видят все проезжающие — не более, чем морок, тень завесного покрова, знаменующая запрет на проникновение чужаков. Минут долгие дни и ночи неустанного учения, а затем, наверное, и служения, прежде чем Лиадале откроется, что звук, которые она слышит, отворяя врата Ангората — это не скрежет заржавевших от старости и воды копий, а хруст срываемой с Часовых и всего острова Завесы.
Пройдет много времени, думала Шиада, стоя на носу лодки. Но она уже сочувствовала своей дочери, которой однажды откроется самая глубокая печаль этого мира — печаль знания и божественного откровения.
Девочку встретили хорошо и радушно, познакомили со всеми родственниками, включая Артмаэля, родича очень дальнего, но особенного еще и тем, что он возглавлял храм Шиады, Матери Тьмы, чье имя в ритуале досталось и матери самой девочки. Та стояла, разглядывая взрослых с восторгом и разинув рот. Вскоре девочку быстро перепоручили заботам одной из старших жриц. Лиадале хотелось все посмотреть, везде побывать, всех потрогать. Взрослые улыбались, смеялись, провожали малютку глазами.
И когда дверь за ней закрылась, Артмаэль не удержался:
— Начало её пути в этой жизни на все сто процентов совпадает с началом пути её матери.
— Шиаде было пять, — зачем-то заметил Агравейн.
— Я помню, — ответил Артмаэль, не глядя на короля.
— Артмаэль, — осекла Нелла.
— О чем он? — Шиада посмотрела на храмовницу. Та помолчала, спрашивая прошлый опыт их с Шиадой ссор, как много она выиграет от того, что сохранит тайну?
Нелла кивнула, давая добро.
— О том, что, когда ты уедешь, эта девочка останется в том числе и под моим присмотром — присмотром кровного отца. Но она никогда не узнает об этом, и всегда будет помнить только высокородного и абсолютно чужого отца-война, который имел отношение к культу Праматери столь же далекое, сколь и посредственное.
Шиада, хмурясь, перевела глаза на храмовницу.
— Нелла?
Та замотала головой:
— Всеблагая! Ты всегда сама можешь узнать эту истину на Тропах Нанданы.
— Но я хочу узнать сейчас, — Шиада не отводила глаз от Первой среди жриц. Та покусала губы, собираясь с духом. Однако Артмаэль опередил:
— Однажды ты спросила меня, чего ради умерла твоя первая дочь, и я сказал, что наследовать кресло охранительницы Пруда и Дуба всегда может только девочка, зачатая в огнях Нэлейма меж жрицей из Сирин и друидом Ангората. Тогда ты промолчала, но много раз задавалась потом вопросом, отчего сама, будучи дочерью христианина, называешься Второй среди жриц.
Шиада возвела лицо к потолку.
— Стало быть, герцог Рейслоу Стансор, не имел отношения к моему появлению на свет?
— Точно, — подтвердил Артмаэль.
Шиада закрыла глаза, переводя дух: ответ становился очевиден.
— Таланар, не так ли?
Агравейн побелел.
— Ты — последняя из его детей, — Нелла поднялась и сделала несколько шагов навстречу преемнице.
Шиада положила ладонь на грудь. Всеблагая и Всеправедная! Это, конечно, объясняло все, но…
— Постой, — Шиада качнула головой. — И сколько было моей матери?
— Около тридцати.
— А Таланару — шестьдесят?
— Шестьдесят шесть, — уточнила Нелла.
Шиада не верила ушам. Она отвернулась от храмовницы, отирая ладонью с лица все эмоции, которым не искала названий.
— Удивительно, что она вообще согласи… Нелла, — воззвала жрица, поводя головой. Правда никак не укладывалась в голове.
— Твоя мать, как и всякая Сирин, всегда знала, в чем её долг. Рейслоу Стансор не мог смириться с тем, что его жена настойчиво молится о дочери, и потому сама обратилась ко мне с просьбой прислать друида, когда твой отец в очередной раз покинет замок.