Мать Сумерек
Шрифт:
— Что это?! — испуганно Кхассав выпучил глаза на Бану. Та по-прежнему улыбалась мистически и блаженно одновременно.
— Киты! — бросил в ответ Шухран, ухмыляясь. — Уходят на юг, чт…
Тартану подкинуло снова, и команда, перекрывая голос сказителя, дружно загоготала. С других судов тоже начали доносится схожие возгласы. Кхассав, не особо опытный мореход, наконец, приноровился к качке и ударам с самых разных сторон. К горлу подступило мерзкое чувство, но пока раман держался. Тартана скользила по морю, днищем седлая волны.
Сказитель
Слава Праматери Дающему Сыну,
Астахирскому Змею из Льда и Снега,
Что уснул, сторожа свой невод,
Что короной увенчан солнечной!
Славу воспев Змеиную,
Гость прибывает сдержанный.
Скромный проситель Моря,
Тихий блуждатель жизни.
Когда начальный мотив иссяк, настало время просьбы. И по всем кораблям, вразнобой зазвучали одни и те же строки, от которых во все времена зависел, по мнению рыбаков, успех охоты.
Просим Всевластного Бога,
О, почтенный!
Акаб! — ревели на кораблях.
Просим Всевластного Бога,
О, изменчивый!
Акаб! — Кхассав оглядывал моряков, вторивших сказителю, как один, и с трепетом понимал, насколько в этом мире чужие все, кроме самих северян.
Просим Всевластного Бога,
О, жертвующий!
Акаб! — Кхассав вздрогнул, когда с обеих сторон от корабля показалось два буро-серых с желтоватыми пятнами спинных гребня.
— Да сколько их тут?! — не сдержавшись, ужаснулся он, озираясь нервно.
Ему никто не ответил.
Просим Всевластного Бога,
О, бескрайний!
Акаб!
И, будто призванный, могучий Владыка Вод низверг на охотников один из первых октябрьских дождей. У Кхассава мгновенно заледенели колени. Зубы стучали так, что слышали все вокруг. Таир вскоре выбросил из рук весло. Он обхватил себя руками и согнулся, чтобы хоть как-то отогреть окоченевшие пальцы. Над ним не гоготали в голос только из-за пения молебна. Но Кхассав видел презрение во взглядах гребцов и — растерял весь выдох! — только сейчас понял, что на гребле сидело и несколько женщин.
— Давай! — проорал рулевой, и те, кто стоял у бортов на изготовке, прицельно, один за другим, начали спускать гарпуны в китов.
Взыщи жизнь за тысячи! — пели моряки со всех кораблей, невпопад друг с другом, взрывая воздух между морем и небом.
Взыщи жизнь за тысячи! — дробью колотил дождь.
Взыщи жизнь за тысячи! — гулко врывался в бурю из пения грохот ударов весел о волны.
Киты начали отбиваться. Вырывались, били судна хвостами, бодали боковинами огромных морд.
Возьми одного — спаси всех!
Возьми мужчину — спаси весь дом!
Возьми женщину — спаси весь род!
Под наклоном крена, Бансабира невольно поползла к одному из бортов, пытаясь хоть как-то сохранить равновесие. Корабль бросало с волны на волну, метало то ветром, то течением, то ударом. С неба обжигающе ледяными каплями хлестал дождь, снизу, из-за бортов, щедро зачерпнутые массивными хвостами, летели еще более холодные брызги, обдавая моряков с головы до ног. Концентрация на происходящем давалась труднее, но почему-то ни настроение, ни настроя среди северян не убывало.
О, Акаб, Всевластный в волнах, Несдержанный!
Мудрость веков хранящий с Матерью Всеблагой!
О, грохочи волнами и бей хвостом!
Пусть разносится твой рев устрашающий!
Далеко за пределы мира, туда, где угасает солнце.
Туда, где начинаются отливы и приливы!
Гарпуны почти закончились. Лишь несколько последних из числа запасных орудий еще лежало на палубе. Однако киты, истыканные, точно шипастая драконья шкура, не думали утихать.
Кхассав и Таир окончательно продрогли. Телохранитель рамана более не пытался грести, все также обхватывая себя руками в надежде согреться. Раман продвигался ближе к корме в надежде забраться к рулевому — там его наверняка не достанут никакие брызги. Было такое чувство, будто кости изнутри покрываются инеем, и теперь раман Яса всерьез костерил себя, как последнего барана, что вообще сунулся в этот кромешный ледяной кошмар без края, конца и солнца.
— Долго еще?! — крикнул он ближайшему матросу.
Тот скорчился, явно изображая, что из-за грохота вокруг ничегошеньки не слышать.
— ДОЛГО ЕЩЕ?! — повторил Кхассав, насколько мог громко. И тут же сообразил, что, кажется, сорвал голос.
Теперь собеседник изобразил изумление, поморгал и заржал в голос:
— Да ты чего! Охота ж только началась!
— ТОЛЬКО НАЧАЛАСЬ?! — раман не сдержался, зная, что ответа не получит: моряк по-прежнему заходился в необъяснимом для Кхассава веселье и вторил сказительскому пению.
Бей хвостом, о, могучеглавый!
Пусть утробный рев разнесется вдаль на снежном крыле!
Пусть ликуют гиганты в волнах.
Пусть кричат от ужаса гиганты в небе, что страшатся грома!
Пусть повелевают громом те, что слышат твой рев, о, Змей!
Пусть гиганты всплывают из волн —
И будет такова твоя милость и наша жертва!
Пусть! — взвивалось к мрачно-свинцовым небесам над морем.
Пусть! — скрадывалось за ударами хвостов и грохотом волн.
О, Всеблагая и Мудрая,
Мать Акаба, Достойная, Первая!