Мать Сумерек
Шрифт:
— Хоть что-нибудь? — жалобно спросил он у всех разом.
Хабур молча облизнул губы.
Сагромах завыл, ломанулся в дверь, но Шухран и Ниим встали вплотную.
— Лекарь сказал, что, если его будут отвлекать, — белыми губами выдавил Гистасп, — он не поручится ни за одного из них.
Сагромах, не веря ушам, посмотрел на Гистаспа, назойливо, насквозь, будто от этого был шанс, что вот сейчас альбинос скажет, что все в порядке, и тан может войти. Но тот молчал. Сагромах схватился за собственные, тронутые сединой виски,
За последние шесть часов на пол сползли многие. Сползли, замерев в молитвенных жестах. Сагромах раскачивался взад-вперед, не зная уже, вздрагивать ли ему в ужасе от каждого нового крика Бану, или благодарить Праматерь, что она хоть как-то подает признаки жизни.
— Праматерь Всеблагая… — шептал тан в исступлении.
Наконец, дверь отворилась, показался лекарь. Сагромах вскочил так, будто подлетел на горючем порошке.
— ЧТО ЭТО?! — заорал он совершенно неистово, оглядывая передник доктора, красный от воротника до подола. — ОТКУДА СТОЛЬКО КРОВИ?! ЧТО ЗА УБИЙСТВО ТАМ СЛУЧИЛОСЬ?!
— Сагромах, — Хабур попытался взять брата за руки со спины, связывая, успокаивая. Качнул головой, и Шухран тут же пришел на помощь. Следом подключился Вал.
— ЧТО С НЕЙ?! — Сагромах не успокаивался и, вырвавшись, с боем ворвался в спальню.
Бансабиру поддерживали за подмышки, давая опираться на приставленное к кровати кресло. Она рычала, изо всех сил стараясь вытолкнуть из себя дитя, и Маатхас, бросившись к ней, видел, как чрево выходит вместе крохой, которая никак не желала его покидать. Он делился между желанием хоть как-то её поддержать и страхом причинить еще большую боль. Видя его метания, одна из повитух крикнула на тана:
— Не трогайте её!
— Ба…
— НЕ ТРОГАЙТЕ ЕЁ! — свирепее приказала она. Маатхас посмотрел в лицо жены — без тени красок или сознания, в бессильной ярости и усталости одновременно — и понял, что едва ли она видит, кто перед ней.
Вместе с лекарем в покой зашли Мантр и Хабур и выволокли тана наружу.
— ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?! ЕЙ НАДО ПОМОЧЬ! ТЫ СЛЫШИШЬ?! — орал Маатхас в закрывшуюся дверь, сопротивляясь.
— Сагромах, — позвал Хабур. — Сагромах.
Тот обернулся рвано: кто здесь? Что еще?
— Са, — еще тверже позвал молочный брат. — Посмотри на меня, посмотри, — Хабур развернул
Сагромаха к себе лицом и встряхнул за плечи. — Доктор сказал, что у неё…
Он не знал, как сказать.
— Я видел, — шепнул Сагромах, оседая в полном бессилии. — Я видел.
— И повреждены нижние ребра, — добавил Гистасп. Маатхас повернул голову в его сторону едва-едва.
— Он спросил, чья жизнь из них двоих тебе важнее, — продолжал Хабур, переведя дыхание. — Я сказал, что Бану.
Маатхас снова посмотрел на брата — будто видел второй раз в жизни и никак не мог вспомнить, где и когда же был первый.
А потом сполз на пол, раздирая себе лицо пальцами, цепляясь за волосы, молясь, взывая, сетуя. Почему он настолько бессилен?! Почему ничего не способен сделать, чтобы помочь ей?! Спасти её! Спасти. Её!!
Его все слышали, но никто не отвечал. Дан отошел на несколько шагов — ближе к Серту. Теперь и его молитва была особенно горяча.
Лекарь выглянул в коридор спустя час, прижимая красную ладонь к губам. За дверью раздавался высокий детский плач. Маатхас даже думать не хотел, что это могло бы значить. Он ничего не спрашивал и только трясущимися руками поддерживал голову, чтобы не уронить её прямо в пол.
— Тан, — позвал лекарь.
— Сагромах, — позвал и Хабур, видя, что брат не реагирует. Маатхас посмотрел на целителя, потом на Хабура, качнул головой, и тот помог ему подняться.
— Я сделал, что мог, — сообщил врач. — Но правда такова, что образ жизни, который тану ведет с детства, не годится для роженицы.
Маатхас покрылся пятнами. Серт прислушивался особенно остро — это было видно по сведенной судорогой спине — но не оборачивался.
— Что ты сказал?!
— Её прошлые роды, вы помните, дались ей с трудом. Среди моих повитух есть те, кто был и при рождении ахтаната Гайера, и они говорят, что тоже видели мало хорошего.
— ТЫ МОЖЕШЬ СКАЗАТЬ ТОЛКОМ?! — заорал Сагромах вне себя от ярости и страха.
— Кроме тех трех, которых вы растите, у тану больше не может быть детей. Или им, или, скорее всего ей, это будет стоить жизни.
— Так тану жива?! — обернулся Серт, и стало видно, что у него мокрое лицо.
— Пока да. Дотянет до утра, будет жить.
Маатхас схватился за грудь. И даже Аргат, привязавшейся к новой госпоже за такой-то срок, спрятал лицо в широких ладонях.
— Ничего не говорите детям, — настоял лекарь.
Хабур кивнул вместо брата.
— Она спит? — спросил Гистасп.
— Да. Мы дали ей крепкий отвар, чтобы она заснула. Потеря крови огромна, как и болевой шок. О других повреждениях я уже говорил.
Иттая, которая в свое время подошла тоже и теперь держалась за руку Гистаспа, судорожно вздохнула.
— Могу я взглянуть на малыша? — спросил, наконец, Сагромах.
Доктор набрал полную воздуха грудь.
— Если пообещаете не говорить об этом танше.
— Что? — не понял Хабур.
— Мальчик…
— Это мальчик? — на краткий миг осветилось лицо Сагромаха, пока он не понял, что этот маленький изверг подвел Бансабиру к самой роковой из черт.
— …не доживет до утра. Едва ли тану Яввуз успеет взять его на руки. И… будет лучше, если нет. Ей и так предстоит тяжелое известие.
Сагромах его уже не слышал. Смысл случившегося, наконец, всем весом обрушился на него. Он закрыл лицо руками и, обнятый со спины Хабуром, горестно зарыдал.