Мать Сумерек
Шрифт:
Минувшим летом ему перевалило за сорок семь лет, и, вспоминая самое начало их отношений, Маатхас мог с уверенностью сказать, что отдал Бансабире добротную треть своей жизни. Семнадцать лет… От этой мысли все внутри тана подбиралось, сжималось, ныло: почему же всего семнадцать? Если бы это не было аморальным, если бы родственники Бансабиры не разорвали его на части — отдельно руки, ноги, голова, хозяйство — Маатхасу следовало заграбастать супругу еще той шестилетней девочкой, с которой он столкнулся в урочище Акдай на Астахирском хребте,
Следовало забрать её тогда, дождаться взросления и тут же жениться без вопросов.
Сейчас она тоже нередко делает лицо, как в шесть. Чаще, конечно, улыбается — наедине с ним, с детьми, с близкими. Еще чаще — по-прежнему строит бесстрастную и безразличную ко всему физиономию, как в походных шатрах Бойни Двенадцати Красок, когда имеет дело с подчиненными. А иногда она стоит на вершине астахирского мыса над Северным морем или, как вот сейчас, на вершине крепостной стены и смотрит вдаль — чуть хмурясь. То ли по привычке, то ли от ветра.
Прошло двенадцать лет с тех пор, как они поженились, но Сагромах был уверен, что Бансабира по сей день могла найти с десяток разных способов удивить его, Маатхаса, и, как ни странно, имела обыкновение раз в год-другой этим пользоваться.
С человеком, который определен тебе и за близость с которым ты не жалел жизни, никогда не доходит до ссор. Недопонимания случаются, но угасают также быстро, как северное лето. Зато тепло второго сердца, среди сугробов кажущегося особенно жарким, неизменно и вечно, как белоснежные горбы Астахира вдалеке.
Бансабира вдруг усмехнулась.
— Ты чего? — спросил Маатхас, чуть надувшись без определенной причины.
— Ты сопишь, — отозвалась танша.
— А?
— О чем задумался, спрашиваю, — Бансабира чуть обернулась, искоса глянула на мужа. Тот, отвечая на взгляд, поудобнее устроил подбородок на женском плече. Неудобно, но за столько лет привык.
— Са, — мягко позвала женщина.
Сагромах глубоко вздохнул, наслаждаясь освежевшим мартовским воздухом.
— Иден написал, что, поскольку, брак Адара и его правнучки, наконец, скреплен, теперь и я, и Гайер, словом, северяне, связанные с тобой, могут пересекать его границы без опасения начать войну. А еще он злится, что мы не были у него уже два года.
Бансабира усмехнулась.
— Воистину, ему столько лет, а он еще на что-то злится.
— Мы же, кажется, давно выяснили, что Ниитас переживет нас обоих? — уточнил Сагромах.
Бансабира кивнула:
— Ага. Помнится, Хабур предлагал сделать ставки, кто из нас победит.
— Ну я правда считаю, что из двоих Иден и Ном, Ном умрет первым.
— Пусть живет вечно.
— Пусть.
— Юдейр не объявлялся? — уточнила Бану.
— Вроде, пока нет.
— А от Раду есть вести?
— Есть. Все хорошо. Гайер неплохо справляется.
— Все равно тревожно…
— Бану-у, — Маатхас легонько встряхнул жену: дай ей волю начать тревожиться, потом никак не остановишь, — он уехал от нас только два месяца назад.
— Но он один в кресле тана…
— С ним Русса, а ему, я имею в виду Гайеру, столько же, сколько было тебе, когда ты повела войска Сабира Свирепого. Он уже немаленький.
Бансабира немного вздрогнула.
— Да, я помню, — немного пристыженно протянула она.
— Просто всегда хочется, чтобы дети оказались так же сильны как мы, но их участь была милосерднее нашей, — закончил Сагромах за супругу. — Может, пришло время серьезнее подумать над невестой для Гайера? Я все думаю насчет Дарна Вахиифа и его внучек.
— М-м, — качнула Бану головой. — От твоих напоминаний о возрасте Гайера я и так чувствую себя старухой, Са! — заигрывая, упрекнула Бану. — А уж если у Гайера родится ребенок… — Она тряхнула головой. Отросшие распущенные волосы соблазнительно качнулись и, повинуясь ветру, перечеркнули воздух несколькими золотыми струями. Сагромах немного помотал головой, скидывая женские пряди с лица, деликатно убрал прилипшие волоски с губ.
— Нет, — заключила Бансабира, с улыбкой оглядываясь в сторону и наблюдая за маневрами мужа, — на роль бабки я пока не готова.
Маатхас посмеялся.
— Да уж, думаю, из Гайера пока тоже отца не получится.
— Какие-то вести? — насторожилась Бану.
— Да нет, — Сагромах пожал плечами, и их объятие стало плотнее. — Все вспоминаю тот случай, когда он на спор с Валом едва не свернул шею, пытаясь лизнуть собственный локоть.
Бансабира фыркнула, поджав губы.
— Клянусь, когда-нибудь я своими руками оторву Валу и Раду руки и ноги за то, что приучили Гайера ввязываться во всякие эти «на спор».
— Да ладно тебе, все мальчишки такие в его возрасте.
— Я такой не была, — со строгой ноткой заметила Бану.
— Все мальчишки, — Сагромах сделал акцент, — такие в его возрасте. И потом, где уж нам состязаться в искусстве стратегии с Матерью Севера, — подначил тан.
Бансабира засмеялась, попыталась вырваться из объятий, но Сагромах, сжав плотнее, не пустил, снова устраивая подбородок на женском плече. Бану притихла, прислушиваясь к дыханию любимого. Искоса подняв на таншу взгляд — и быстро опустив обратно, ибо смотреть так оказалось весьма неудобно — Сагромах обронил:
— Такое чувство, будто ты или чего-то замыслила, или искренне грустишь, что он уехал, — Сагромах, как мог из своего положения подбородком указал вперед. Вдалеке, по каштаново-зеленой змее проталин, уходящей от чертога вниз, уезжал кортеж рамана Яса Кхассава Яасдура.
— Он оказался неплохим человеком, — с чувством открытия призналась Бансабира. — Меньше всего я ожидала подобного от сына раману Тахивран.
Сагромах вздернул брови, зная, что Бансабира не видит, но буквально кожей чувствует.