Мать Сумерек
Шрифт:
А еще глубоко печальная и явно не одна.
Одним взглядом Бану велела Серту выйти.
— Айлэн, — произнесла танша.
— Да, тану. Это честь для меня, встретиться с вами.
Бансабира прошла за стол сама и жестом пригласила девушку сесть напротив.
— Когда у тебя срок?
— Через четыре месяца, — голос твердый и спокойный. Бану усмехнулась: северянка, от крови.
— Не знаю, соболезновать тебе или поздравлять, — обронила танша. Айлэн не отозвалась. — Где ты сейчас живешь?
— Вал поселил меня у своей сестры.
Бансабира прищурилась:
—
Айлэн кивнула.
— Да. Еще сам Вал, Маджрух и Серт регулярно навещают нас.
— Хорошо. Когда почувствуешь, что срок подходит, сообщи любому из них. Пусть тебя перевезут сюда. С тех пор, как я чуть не прибила нашего прошлого семейного лекаря, нынешний, говорят, хорошо знает свое дело. В том числе, повивальное.
— Что вы, госпожа, это лишние хлопоты для вас.
— Айлэн, — осекла Бану резче, чем хотела. — Я сочувствую твой утрате, поверь, она и моя. Но у меня нет ни времени, ни желания препираться еще и с тобой.
Айлэн покраснела.
— Простите, госпожа. Я не хотела…
«Еще один Юдейр», — в сердцах подумала Бану.
— Когда ребенок родится, будь то мальчик или девочка, для него будет припасено место в военной академии. Уверена, друзья его отца помогут ему стать или стоящим «меднотелым», или хорошим офицером. Если нет, возможно, он будет талантлив как зодчий или осадный мастер — в любом случае, я дам ему крышу над головой и открою любую дорогу. Это большее, что я могу дать ребенку Ри. От тебя требуется одно — он должен родиться здоровым и дожить до зрелых лет.
— Я сделаю все зависящее, тану, — Айлэн обвила живот руками. — Это… вы очень добры, — в её глазах собралась влага.
Бансабира не могла сказать, что чувствует, глядя на печаль молодой женщины. Был ли в её жизни человек, чья погибель также заволакивала бы её глаза?
— Да благословит его или её Мать Сумерек. А тебя, Айлэн — Иллана. Надеюсь он будет рыжим.
Айлэн нашла в себе силы усмехнуться, но в усмешке глаза закрылись сами собой, и по щекам стекли слезы.
— И я.
Серт проводил молодую женщину, оставив Бану в одиночестве. На совести от выполненных обязательств перед безвременно погибшим Ри было спокойнее. На душе — мрачнее.
Иттая была хороша, Итами, её мать, недовольна, Гистасп — равнодушен.
Его облачили в дорогой бархатный костюм белого оттенка, отчего альбинос окончательно стал похож на пух или снежинку. Бледно-серые глаза то ли скрывали, то ли подчеркивали его безучастность ко всему происходящему. И глядя на радушие в улыбке генерала, с которой он обращался с новообретенной супругой, её родственниками, и всеми прочими поздравляющими и празднующими, Бансабира мрачно торжествовала.
Не ошиблась ли она, уступив Иттае? Она неспроста сомневалась в способности собственных рук, обагренных кровью тысячи раз, греть других людей, и не была уверена, что подобное под силу Гистаспу.
Впрочем, за все поступки в жизни Бансабира ответила сама. Если Иттая будет мерзнуть ночами — это последствия её выбора. Бану он уже не касается.
Гуляли в чертоге от души, и даже, когда новобрачные удалились, кутеж шел полным ходом.
Только Русса иногда с тоской поглядывал на Бансабиру и больше молчал.
Когда танша попросила брата проводить её до кабинета и составить компанию — он приехал из военной академии только утром в день свадьбы, и им совсем не удалось пообщаться! — Русса отказался. Прежде он всегда бы поддержал затею проболтать ночь напролет.
Впрочем, лезть с вопросами танша не стала. Не прекратит кручиниться в ближайшую пару дней, вот тогда и стоит поднимать тревогу.
Ни тени улыбки не проходило более по его лицу. Он был сосредоточен и сдержан.
«Ну вот и все» — сказал себе альбинос, оглядывая отражение в зеркале. Надо идти.
Оскалился.
Все-таки, тану Яввуз удивительная женщина, раз, выдав за него сестру, поддерживает в их браке его сторону. Поддерживает ведь?
Иттая дрожала, сцепив тонкие пальцы и почти заламывая кисти. Расхаживала по комнате, отведенной для новоявленных супругов. Временами вытирала о сорочку потеющие ладони, приглаживая наряд — тонкий и кружевной, едва ли скрывающий многое, — подтягивала вниз длинные узкие рукава. Если бы только Тал, её брат-близнец, мог присутствовать на свадьбе, она бы чувствовала себя сейчас намного храбрее! Он всегда-всегда знал, как поддержать её. Жаль, что он сейчас где-то в Северном море, отец посылал Ному Корабелу весть перед свадьбой, но Тала не было на верфях.
Очень жаль.
От сострадания к себе Иттае вдруг захотелось взвыть волком. Как же страшно, в самом-то деле! Поэтому, когда в комнату зашел Гистасп, затворив дверь, от звука девушка содрогнулась, будто пронзенная стрелой меж лопаток.
— Мать Сумерек, Иттая, — мягко позвал Гистасп. — Не нужно так нервничать.
Сейчас его выражение лица ничуть не отличалось от привычной благосклонности. И только теперь, наедине, оно отчего-то начало внушать Иттае странное беспокойство, от которого девушку мутило. Неужели все происходящее для него ничего не значит?
— Ну же, — Гистасп подошел вплотную, — улыбнись мне.
Он положил ладонь на щеку Иттаи и приподнял её лицо:
— Я жду, — напомнил альбинос, и девушка улыбнулась, все еще трясясь от непередаваемого волнения. — Спасибо, — он чуть взметнул брови и прошелся взглядом по плечам супруги, укутанным в тонкое пурпурное кружево. — Ты дрожишь. Холодно?
— Нет, — Иттая неуверенно качнула головой, будто и впрямь сомневалась, отчего трясется. Она положила ладонь поверх руки Гистаспа на своем лице и чуточку вздернула подбородок. Она должна быть смелее. Обязана быть смелее! Праматерь через Бану послала ей исполнение мечты. Она здесь, в спальне с мужчиной, к которому испытывает самые трепетные чувства, которым восхищается во всех ситуациях. За которого всегда переживает и которого вожделеет каждой клеткой.