Мать сыра земля
Шрифт:
Кошева же лишь раззадоривали наши злые лица и сжатые кулаки, и он продолжал:
— Но добиться того, чтобы у миротворцев лопнули барабанные перепонки, папочка так и не сумел. Что поделаешь, человек слаб, и один в поле не воин. Я хочу предоставить ему возможность попробовать еще раз. Мы ведь тоже враги коммунистического отечества, правда, Громин?
— Вы мародеры. Вы до врагов не доросли, — глухо и как-то устало ответил Моргот. Он был очень бледен и почти не дышал.
— Что-то вяло ты реагируешь. Я все жду, когда ты наконец бросишься на меня с кулаками, а ты все стоишь и мямлишь чего-то. Или ты упадешь на колени и попросишь
— Все, что я могу сделать, это попытаться дать тебе по зубам. Но, боюсь, моя попытка обречена на провал.
— Зато ты будешь выглядеть героем хотя бы некоторое время! — широко улыбнулся Кошев. — Сделай хоть что-нибудь, Громин, не стой столбом!
— Ты стесняешься начать первым? Тебе неловко отдавать своим товарищам приказы? — Моргот казался в этот миг неподвижным, расслабленным. Может быть, способность к лицедейству, к смене масок он на время и потерял, но, видимо, талант актера никуда не исчез: его неподвижность распространялась на прошлое, настоящее и будущее, словно он был статуей, которая не шевельнется, которая не может, не должна шевельнуться! — Мне не хочется тебе помогать.
Кошев открыл рот, чтобы ответить, и тут Моргот сделал молниеносный выпад, вышибая из-под него стул. Моргот не отличался силой, но в ловкости и быстроте ему было не отказать. Я до сих пор горжусь этим ударом, будто он принадлежит мне, а не Морготу: Кошев не успел даже взмахнуть руками — прокатился по полу, опрокинул помойное ведро, стоявшее под рукомойником, и сшиб деревянную ножку умывальника, в результате чего эмалированная раковина с грохотом осела ему на голову. По полу поплыли чаинки и картофельные очистки в мутной, мыльной воде.
«Помощники» Кошева, конечно, только этого и ждали, в одну секунду кинувшись на Моргота, но, наверное, этого ждали и мы тоже, с воплями выскочив из кроватей и бросившись в драку. Однако наше вмешательство оказалось на редкость бесславным: я запомнил лишь один очень сильный удар в живот, который отшвырнул меня к стене. Я ударился головой так сильно, что у меня потемнело в глазах. Я не мог дышать и боялся, что я сейчас умру: в темноте, без воздуха, не в силах ни шевельнуться, ни закричать и позвать на помощь. Мне казалось, прошло полчаса, прежде чем перед моими глазами появился свет, а легкие судорожно втянули в себя воздух. У меня бешено кружилась голова, и я ничего не мог разглядеть, только слышал бессвязный шум драки. Когда же картина начала проясняться, я увидел Силю: он скорчившись лежал на полу, скулил и мотал головой, держась за коленку. Вывести из игры Бублика оказалось сложней — его замотали в простыню и ничком бросили на кровать, откуда он пытался и не мог подняться, извиваясь и надеясь освободиться. Первуня не ревел, как обычно, а сидел на полу возле кровати и смотрел перед собой широко открытыми глазами. А Моргот все еще сопротивлялся. Я хотел подняться, как положено герою, и кинуться ему на выручку, но едва пошевелился — все вокруг снова завертелось и к горлу подступила тошнота, даже слюна стала соленой и вязкой. Я не испугался: мне не пришло в голову, что меня тут же снова отшвырнут на эту стенку, как щенка.
Моргота уронили на пол, выкрутив за спину руки, один из «помощников» Кошева сел ему на спину, а другой ударил в лицо ногой. Видимо, удар оказался сильным, потому что Моргот обмяк и больше не дергался. Его подняли с пола и кинули на стул: он не потерял сознания, как мне показалось, но посмотрел вокруг мутным, бессмысленным взглядом, как пьяный. Ему связали руки проводом от чайника, закинув их за спинку стула, а потом плеснули в лицо водой.
— Громин… — елейно протянул Кошев, — ты меня слышишь?
Выглядел он неважно — в мокрых брюках с прилипшей жирной грязью и чаинками. Но, похоже, это его нисколько не смущало.
От воды взгляд Моргота прояснился, но он ничего не ответил. У него была рассечена бровь, и по мокрому лицу бежала быстрая струйка крови, сползая на шею и просачиваясь под воротник.
— Ты, помнится, сетовал, что я не могу дать тебе в зубы, — пропел Кошев. — Так вот, могу. Своей собственной рукой.
Он размахнулся — неловко, как девчонка, — и ударил Моргота по носу, снизу вверх. Моргот не удержал короткого вопля, у него из глаз хлынули слезы, но уже через несколько секунд он встряхнул головой и сказал:
— Кошев, ты настоящий мужчина. Ты это на самом деле можешь. Теперь я в этом убедился, хоть в зубы ты и не попал.
Из носа побежала кровь.
Он не испугался. Я не знаю, о чем он думал в ту минуту, на что надеялся, но он не испугался! Может быть, это из-за нас? Из-за того, что мы смотрели на него и ожидали отваги и непобедимости? Прикройся он маской, и маска бы давно с него слетела. Но, видимо, его собственное лицо было не так просто втоптать в грязь: готовность кидаться в драку, не думая о последствиях, и сумасшедшую гордость, иногда приводившую его на грань безумия. Моргот никогда не анализировал своих чувств, он не умел ими пользоваться и, наверное, не подозревал, что ненависть и страх плохо друг с другом совместимы.
— Теперь, Громин, когда ты это понял, — невозмутимо продолжил Кошев, — сделаем для тебя небольшую паузу. Который из твоих мальчиков самый хорошенький, а? Кого из них ты пользуешь с большим удовольствием? Я в таких вопросах готов доверять тебе целиком и полностью.
Кошев прошел по подвалу, делая вид, что внимательно нас разглядывает. А потом присел на корточки перед Первуней и показал ему козу.
— Вот этот, самый маленький, правда, Громин? Очень аппетитный. Иди ко мне, детка, не бойся.
Я не понимал, о чем говорит этот гад, но мне показалось, что он хочет сделать с Первуней что-то ужасное. Изуродовать его или даже убить. Я слышал про маньяков, которые охотятся на детей: все они делали с детьми какие-то страшные вещи перед тем как убить — резали на кусочки, например. Крик Бублика только подтвердил мои опасения. Первуня же прижался к стенке еще сильней и спрятал руки за спину.
— Не бойся, детка. Снимай штанишки. Дяденька добрый, он купит тебе мороженого.
Моргот выругался громко и грязно, попытался встать, дернул руки в стороны — на лице его было самое настоящее отчаянье. Но один из «помощников» Кошева ногой сбил Моргота на пол вместе со стулом, к которому тот был привязан.
— Громин, что ты так разнервничался? — улыбнулся Кошев, оглядываясь. — От мальчика не убудет.
Дверь в подвал распахнулась неожиданно, никаких шагов по лестнице мы не слышали. И я едва не заорал «ура», когда увидел на пороге Макса. Я думаю, он давно стоял под дверью и слушал, что происходит!
— Хватит, — сказал Макс то ли присутствующим, то ли самому себе. — Поиграли и будет.
Первого же «помощника», попытавшегося оказать ему сопротивление, он одним ударом отправил в глубокий нокаут.