Мать ветров
Шрифт:
— И все-таки мой бедный разум отказывается понять, как можно противиться монарху, тем более теперь, когда страна едина и развивается с немыслимой прежде скоростью? — печально вздохнул Фридрих.
— Вы позволите, мой мудрый господин? — спросил саориец и учтиво склонил голову, дожидаясь ответа хозяина. Тот жестом дал свое согласие. — Мне нравится в Грюнланде. В этой стране есть удивительное очарование стали, рыцарства, суровых очертаний замков... Подлинно героические края! Но как лекарь я не могу не подметить один-единственный недостаток.
— И какой же? — хмуро и не слишком вежливо перебил говорившего
— Образование! — развел руками Ибрахим. — Я приношу мои глубочайшие извинения дорогому барону и всем вам, господа, но образование в Грюнланде оставляет желать лучшего. Уровень преподавания медицинских дисциплин даже в Йотунштадтском университете прискорбно ниже, чем в моем родном Хаиве или же в нашей столице.
— Но ваша наука, кажется, не смогла сохранить Вам зрение! — рассмеялся Георг.
Фридрих и Амалия переглянулись. Участие в боевых действиях имело и обратную сторону. Надо бы на досуге напомнить сыну о правилах ведения светской беседы. Камилла встрепенулась и с испугом взглянула на Ибрахима.
Тонкое лицо саорийца на мгновение стало трагически грустным. Но он тут же взял себя в руки, и только чуть дрогнувший голос выдал его состояние:
— Увы, мой мужественный господин, мне нечего ответить Вам, поскольку обстоятельства моего ранения могут привнести досадную нотку горечи в дивную мелодию сегодняшнего вечера. Вы не возражаете, если я воздержусь от их описания?
— О, простите, я сказал чудовищную бестактность! — отозвался юноша к немалому удовольствию своих родителей. — Обратная сторона службы! Я просто не подумал, что мирный лекарь может пострадать не от болезни, а от чего-то более ужасного.
— Господа, на правах счастливой матери я прошу вас об одолжении, — Амалия встала и кокетливо подмигнула всем сразу. — Довольно же политики и крови! У нас сегодня праздник, и я предлагаю веселиться и танцевать!
На террасе, как и в гостиной, благоухали лилии, в очаровательно аляповатых канделябрах горели свечи, а из угла доносились легкомысленные голоса скрипок.
— До Ромалии еще не добрался лендлер? — поинтересовался галантный хозяин замка у своей гостьи.
— Нет, а что это? — спросила в свою очередь Лючия.
— Танец весьма сомнительного происхождения, — заговорщически подмигнул женщине барон. — Говорят, его сначала танцевали на ярмарках, а уж оттуда он попал на балы. Но я чудак, как Вы знаете, и считаю, что среди примитивных народных традиций порой встречаются настоящие жемчужины. Вы позволите научить вас танцевать?
— Полагаюсь на Ваш вкус, Фридрих, — ромалийка сдержанно поклонилась, пряча усмешку. Или, наоборот, не слишком-то ее скрывая.
Веселая, игривая, и впрямь немного простоватая, но душевная мелодия поманила на середину террасы одну пару за другой.
— Хотите, я покажу Вам несколько па? — Камилла, преодолевая смущение, почти уверенно подошла к стоявшему в тени саорийцу.
— Сожалею, моя восхитительная госпожа, но из меня сегодня неважный партнер, — невесело улыбнулся Ибрахим. Здесь, вдали от прочих гостей, он выглядел усталым и подавленным. Девушка участливо заглянула в его лицо и спросила:
— Неудачная фраза моего брата заставила Вас вспомнить о прошлом? Пожалуйста, не сердитесь на него!
— Как я могу, Камилла? —
Ласковая прохлада ясной летней ночи дарила легкий сон барону и баронессе, нежила измотанного походной жизнью Георга и нашептывала безмятежные сны гостям замка. И только на маленьком балконе, увитом диким виноградом, двоим было не до сна.
На диво сильные, хотя и тонкие руки саорийца мягко и вместе с тем по-мужски уверенно сжимали тонкий стан Камиллы. Чувственные губы чужестранца касались трепетных девичьих губ, и все существо юной баронессы дрожало от сладостного ужаса. Она, дочь одного из благороднейших людей княжества Черного предела, млела в объятиях простого лекаря, человека низкого происхождения, которого добрый отец в знак благодарности пригласил на сегодняшний вечер! И это не самое страшное. Потому что завтра, завтра...
— До завтра, моя прекрасная, — шепнул мужчина и поцеловал на прощание руку девушки.
— Да завтра, Ибрахим. В полночь, в библиотеке.
Камилла скрылась на лестнице, которая вела в ее покои, а на балконе бесшумно возникла Лючия.
— Хорошая девочка, — тяжело вздохнул саориец.
— Хорошая, — эхом откликнулась ромалийка, шагнула навстречу лекарю и уткнулась лбом в его грудь. А тот крепко прижал к себе женщину и зарылся носом в светлые пряди. Они помолчали немного, но вскоре Лючия вскинула на Ибрахима смешливые зеленые глаза. Стукнула его кулачком под ребра и грозно пообещала: — Но ты ответишь мне за этот поцелуй! Ой как ответишь!
— Да, моя госпожа, — покорно склонил голову мужчина, и черные локоны скрыли его обманчиво покаянное лицо, а руки тем временем по-хозяйски смяли грудь ромалийки. — Найдем эти треклятые бумаги, выберемся отсюда, я завалю тебя под ближайшим кустом и непременно за все отвечу.
— Мы еще поглядим, кто кого завалит, — хохотнула зеленоглазая, хлопнула по заду саорийца и скрылась в глубинах замка.
И правда. Эта женщина вполне могла и завалить, и раздеть, и отыметь до звездочек перед единственным глазом его, командира подпольной армии сопротивления «Фён».
====== Глава 2. Пляски над обрывом ======
Напрасно мирные забавы
Продлить пытаетесь, смеясь.
Не раздобыть надежной славы,
Покуда кровь не пролилась...
Булат Окуджава
Барон Баумгартен мог по праву гордиться своей библиотекой. Просторное помещение выходило окнами в парк, и тень старых лип даже в самый жаркий летний полдень сохраняла блаженную прохладу. Вдоль стен до самого потолка высились добротные полки из дуба, покрытые скупой резьбой. На каждой из них плотными рядами располагались книги и альбомы, тубы, шкатулки со свитками и даже пара ящичков из красного дерева с образцами древнего письма на каменных табличках. У камина стояли кресла и столики, и стопочки книг с закладками не оставляли сомнений в том, что в этом доме действительно читают. А наличие в библиотеке манускриптов пятивековой давности и фолиантов в драгоценных окладах полностью извиняли маленькую прихоть хозяев: в дневные часы здесь неизменно присутствовали слуги-хранители, а на ночь двери запирались на ключ.