Мать Вода и Чёрный Владыка
Шрифт:
— Или я должен как тот из сказки, которую ты читал моей Икринке в детстве, носить на лбу несмываемое кровавое пятно? — дребезжал над ухом Хагор.
— Да ты бес! Я никогда не читал таких ужасных сказок твоей внучке. Это ты придумал. Или у вас в ходу там такие сказки?
— Забыл я, какие там сказки, а вот слушай присказку. Брата будущей избранницы Венда я убил. Она же думает, что это сделал он, Рудольф. Был я тогда в некотором безумии, поскольку вышел я тогда из одного нечистого местечка под названием «Ночная Лиана», хлебнул там немного наркотического напитка. И вот тут-то представился мне вдруг шанс выслужиться перед теми, кто меня изгнал. А вдруг зачтётся? Знай, что, лишив жизни одного из потомков клана Паука, это я так для удобства твоего понимания говорю, я лишил значительной силы и его самого. Поскольку теперь ему уже гораздо труднее будет осуществить его замысел относительно будущего Паралеи. А может, и невозможно это окажется. Поскольку тот Нэиль входил очень существенной составляющей в его проект будущих событий. Камень из кладки вывалился, а всё строение и поползло! Да
— Как же он смог породить дочь с местной женщиной, не будучи человеком?
— Не он породил эту дочь. Да и не была его первая Избранница местной женщиной. Она была… впрочем, это история для меня темна, и уведёт нас с тобой в такие умственные блуждания, что для меня утомительно, а для тебя бесполезно. Пойми лишь то, что дочь, внук — это понятия, приспособленные для твоего восприятия. Они были ему безмерно дороги, вот что это означает. И не Венда он вначале замыслил как Избранника для своей внучки. А та девушка, она его внучка, если по существу вопроса. Другого человека он ей, а вернее, себе для исполнения задуманного хотел. Тоже вашего землянина, любителя вековечных тайн и одинокого скитальца по жизни, но сама девчонка его планы спутала.
— Кто же? Разумов если. Он один и был у нас любитель тайн и скиталец по жизни. Себя не предлагаю в качестве ответа, ибо я стар.
— Ты-то стар? Да ты шутишь! А Разумов, где он теперь? Побоялись его ваши иерархи оставить тут на Паралее. Не он это. А тоже ведь, Разумов этот, как ни крути — мой кровный родственник.
— Как же это? — любопытный разговор вполне тянул на общение психиатра и пациента, но кто тут был психиатром, кто пациентом, этого доктор уже не понимал.
— А так. Он однажды Инэлию — мою Избранницу оплодотворил во фруктовой роще у озера. Честно сказать, она сама, одержимая вполне и понятной бабьей похотью, увлекла его. Ведь она стала тут обычной женщиной со всеми сопутствующими тому животными инстинктами. Страсть его была настолько неконтролируемой, что он помчался за нею, только подошвы ботинок засверкали, а штаны уж на бегу снял. Так и свалился к ней в траву уже горячий да голенький. Что Инэлия — ах, ох! Заплатила за своё безумие трагедией собственной дочери, которую мне пришлось отнести в огород к одной дуре с толстым задом, да с тощей душой. Не мог я обзавестись целым выводком в горах, где постоянно за мной охотились агенты Паука. Я и так за Гелию трясся каждый час. Он же мог всех уничтожить в отместку, весь мой клан. А также, чтобы не дать уже Гелии выполнить нашу Миссию. Чем она ему мешала? Наша Миссия? А тем, что не могли наши управляющие структуры, — это если по-твоему разумению, — бесконечно долго держать портал открытым для возврата тех, кто и должен добыть искомое. Это ж затраты колоссальные и непредставимые вам. А так, захлопнулась бы дверца, и свобода Пауку навсегда от тех, кто готовил ему возмездие за непослушание. У нас там милости нарушителям нет. Эх! А дочка та, что вторая была у Инэлии, так и не ведает о своём происхождении и о том, что родная мать её рядом живёт, а о ней и не догадывается. А может и догадывается, да что она может уже исправить, если девочка стала взрослой без всякого её участия? Я умышленно и выбрал этот городок и ту улицу, где подкидыш жила. Разумову-то, когда он Рудольфу помогал ребёнка обустроить в провинции, и невдомёк было, что по соседству его потомство подрастает. А я надеялся как-то исправить её судьбу, хотел её под присмотром держать. Да где там! Усмотришь за такой, если от матери — шлюхи ей природа шлюхи и передалась.
— Я не верю, что вы пришелец, — отозвался Франк, — вы до того банальный и циничный даже болтун, что я думаю, вы нереализованный сказочник.
— А с Кристаллом как быть? Или и он выдумка сказочника? Или не он хватал тебя за руку в медотсеке и оставил тебе синяк на запястье, а оно потом распухло и болело, поскольку был повреждён и сустав. Откуда же я это знаю, если меня там не было? Или это ты сказочник?
Доктор опешил, и сказать ему было нечего. — Что же твой Кристалл не отхлестал как следует Рудольфа, если он настолько агрессивен, что распускает свои руки?
— Вроде, рук у него и нет. Какие ж у Кристалла могут быть руки? Руки имеются у его нынешнего хозяина, как и сама человеческая агрессия не может быть Кристаллу свойственна. Тебя схватил Рудольф, а силу его увеличил Кристалл, это правда. Ты ж задыхался, а он испугался за твою жизнь, вот и поддержал тебя, когда ты падал.
— Хочешь сказать, что контакт двух цивилизаций может быть вот таким?
— Каким? Сидит, мол, старый местный пьяница и бормочет околесицу…
Доктор сорвал нежно-сиреневый колосок и попробовал его на вкус. Вкус был кисленький, приятный. — Да нет. Почему ты был настолько страшен, когда явился в медотсек?
— Да с чего ты взял, что это я явился? Я молниеносно, да ещё сквозь стены перемещаться не умею, я не дух. Я как был в своём доме, так там и остался. Понимаешь, это был лик Кристалла. А поскольку
— Что же ты так страшен? Вроде, обычный ты, вполне себе…
— Он явил тебе лик гнева. А гнев чувство страшное и опасное, особенно если имеет высокий накал.
— Реликтовое, — добавил Франк, — слепое и безумное…
После страшного погрома в столичном притоне, что учинил молодой космодесантник Олег Пермяк, ужасного безотносительно к самому подлому месту, Рудольф, не удержавшись, в гневе залепил виновному такую оплеуху, что сломал ему челюсть этим камнем, рассёк лицевую мышцу. Франк лечил Олега, и тот плакал от своего горя и унижения, не чувствуя физической боли. Снимая нервный срыв у Олега, Франк, сначала жалея его, сошёлся с ним ближе. И Олег стал самым близким ему человеком на военной базе, почти сыном и внуком в одном лице. Душа юноши, спрятанная за маской бравого воина, была нежна и ранима, расплющена под извержением ненависти, оглушена собственным диким преступлением и потеряна во мраке. И этот мрак сотрясался в нём, наполняя его страданием, как из-за утраты девушки, так и от потерянных ориентиров. Растерзавшим его возлюбленную местным подонкам он и отомстил совсем в духе тех старинных обычаев, которыми восхищался любитель истории Рудольф. Франк, как мог, целил душу Олега, веря, что молодость и сила всё исцелят в нём и сами. Ведь впереди у Олега была долгая и долгая жизнь. Как и у Антона. И у прекрасного Артура, сумевшего спрятаться за свою детскую наивность, как за щит, хотя он и присутствовал при жуткой расправе, его психика и не пошатнулась, разве что слегка вздрогнула. Как мало был он похож со своим отцом Вендом. Как ни вглядывался Франк, он не мог найти в них похожих внешних черт, когда они стояли рядом. Опытному профессионалу, однако, было ясно, что без экспертизы гадать бессмысленно. На свете очень много похожих, но посторонних друг другу людей, а бывают и близкие кровные родственники настолько чужие как по внешним данным, так и по проявлениям характера. И чтобы разрешить для себя хотя бы эту тайну прошлой жизни Венда на Земле, впрочем, и не особенно и важную Франку, но чем меньше тайн, тем меньше ненужных мыслей по их поводу. Втайне он проверил все данные Артура и составил его полный генетический паспорт. Артур оказался родным сыном Венда. Но лучше бы тайна рождения мальчика так и осталась ненужной Франку тайной. Над ним опять нависла незримая тень его врага. Змеелова — Вайса. Франку стало трудно дышать. И надо было всего лишь повторно убедить себя, как было и в случае с самим Вендом в самом начале его появления здесь, в том, о чём знают все люди на свете, — дети за отцов не отвечают. Хотя и несут на своих плечах все тяготы от последствий их поражений и пользуются плодами их побед.
Было бы иначе у него с Гелией, если бы он был юным, как Артур или Олег? Но разве, тут же одёрнул он себя, был Венд не молод, когда впервые увидел на местном небосклоне воссиявшую ему навстречу девушку-звезду? Когда его алчная рука потянулась к вышине, откуда она приветливо мерцала ему. Она и сама благосклонно сошла к нему по наклонному небу, но он не сумел удержать у себя это диво. Она погасла, но сожгла душу Венду. И после он жил тут, весь обугленный, и от него долго чадило его горем, которое он, в отличие от других несчастливцев, сотворил сам. То, что Гелия погибла под руинами телецентра, почему-то не отложилось в памяти доктора Франка. Она была обречена по любому, даже если бы звездолёт не упал туда, где она оказалась, то дни её были сочтены всё равно. Она угасала, и лечение земных врачей в подземном городе было уже бессильно. Если бы, думал Франк, она попала на Землю вовремя. Всё можно было исправить, но её не допустили, а Рудольф отказался лететь без неё и их дочери.
На поверхность в сады Гора доктор выходил редко, предпочитая гулять в горах. Бескрайние, они никогда не заселялись людьми, они были первозданны в этом смысле. Но иногда он, всё же, и выходил в лесопарк и прилегающие участки леса. В этот день он сидел на том поваленном бревне, которое решили не убирать и оставить для отдыха у дорожки, обрубив только ветви и отшлифовав его для удобства тех, кто решил бы там отдохнуть в тенистом укромном уголке. Свойства древесины так называемого «лакового дерева» были удивительны. Она годами оставалась неизменной, пока верхняя, будто специально отполированная кора сохраняла свою целостность.
Нэя тоже любила это бревно. Оно было близко к её дому «Мечта», но в то же время лежало в укромном уголке, где можно было от всех спрятаться. Она шла туда, но увидела там человека, которого не видела раньше. Трудно было определить его возраст. Он был беловолосый, как Тон-Ат, как была бабушка, но гладок лицом как молодой мужчина, хотя глаза были слишком умудрёнными и усталыми для молодого человека. И Нэя почуяла, он землянин. Она поздоровалась и нерешительно затопталась на месте.
— Садитесь, — сказал он мягко и с тем особым акцентом, уловив который, Нэя поняла, что попала в цель своей догадкой. С подобной чёткостью здесь говорили только земляне. Незаметный для большинства жителей Паралеи, принимающих выговор как одну из особенностей индивидуального тембра голоса человека, он был очевиден для Нэи. Одет незнакомец был просто и неброско. Но браслет на запястье был чрезмерно замысловат для местных насельников «Садов Гора». Опять же, иной любопытный взгляд примет это как пустое украшательство или причудливо оформленную дороговизну дизайна вещи, но только не Нэя, слишком знакомая с их особенностями. Она села с самого края. Он внимательно изучал её бледное лицо, чей недавний и такой нежный румянец выцвел.