Материалы сайта Savetibet.ru (без фотографий)
Шрифт:
Многие тибетцы в самом Тибете и здесь в Дарамсале говорят, что Далай Лама – это единственный фактор, который удерживает их от насилия. Собственно во время мартовских событий, они прибегли к насилию…
Это нужно дорасследовать! В тот день 10 марта у нас здесь было традиционное собрание в [посвященное годовщине начала восстания 1959 года]. После этого мне позвонили из Лхасы и сказали, что в некоторых частях города начинаются демонстрации. Я почувствовал, что сейчас возникнет сложная ситуация. Я был очень обеспокоен, и не мог ничего сделать. Демонстрации начались во второй половине дня 10го и продолжались 11-го, 12-го и 13-го. Но китайцы все время говорят про 14-ое число.
Почему?
Только 14-го начали жечь и громить магазины. По китайской версии с 10-го по 14-ое как будто ничего не происходило. Позже у нас появилась информация, которую мы, конечно, не имеем возможности проверить. Утверждалось, что 13-го какие-то неизвестные тибетцы были привезены грузовиками в Лхасу. Потом 14-го все случилось. Многие местные люди подозревают, что это было сделано, чтобы создать повод для разгона демонстраций.
С самого начала я обратился к международному сообществу с просьбой провести тщательное расследование на месте. А потом китайский премьер-министр Вэнь Цзябао заявил международной прессе, что эти события были организованы извне – из Дарамсалы. Я сказал: приезжайте сюда, мы готовы показать все наши документы, все записи моих телефонных переговоров. Есть записи всех моих разговоров с тибетцами, которые приходят сюда из Тибета. Пожалуйста, можно проверить, но никто не приехал.
Китайское правительство отрицало, что войска стреляли по людям, будто они только в воздух стреляли. Позже премьер Вэнь Цзябао сказал, что стреляли в воздух, но, к сожалению, каким-то образом пули попали в людей (смеется). Одна голландка была ранена в тот день, наверное – пулей, посланной с неба (смеется).
Был момент, когда автомат китайского солдата случайно упал с крыши дома. Тогда демонстранты его подняли и разломали. Но даже в таких тяжелых условиях, когда по ним стреляли и люди гибли, тибетцы не применяли оружия. Именно тогда люди увидели неких неизвестных в масках, которые начали жечь магазины. Это случилось, но искусственным путем, как в театре. Поэтому, когда говорят, что после 14-го демонстранты начали применять насилие, я бы хотел внести поправку. Реально, это были мирные демонстрации. Так или иначе, нужно дальнейшее расследование. Корреспондент Economist Саймон Лонг был в Лхасе и видел, как по людям стреляли из винтовок.
Когда разговариваешь с молодыми тибетцами и в самом Тибете, и здесь Дарамсале, чувствуешь, что настроения довольно воинственные. Насколько они сильны и контролируете ли вы эту часть тибетского общества?
Я не знаю. Тибетцы тоже люди. У них тоже есть эмоции. До сих пор большинство из них, включая молодежные организации, полностью поддерживали ненасильственный подход. В рамках ненасильственного подхода они [молодежные организации] выступают за независимость. Мы не выступаем за независимость. Но отдельные люди с этим не согласны. Почти 30 лет назад один молодой тибетец спорил со мной по поводу нашего ненасильственного подхода. Он говорил, что этот подход неэффективен, и надо прибегнуть к насилию. Я сказал ему: хорошо, как мы будем это делать? Несколькими ружьями это сделаешь. Кто нам даст оружие и патроны? Индия – никогда. Другие страны – это будет очень сложно. Тогда была война в Афганистане, и можно было бы достать оружие там у моджахедов. Но чтобы купить, нужны деньги. Откуда? У них нет ответа. Ладно, допустим, деньги есть – как передать оружие в Тибет? Через Непал? Невозможно. Через Индию? Невозможно. Через Бирму? Сложно. Наконец, может быть через Афганистан – там есть небольшой коридор?
Так что эти люди ошибаются не только с моральной, но и с практической точки зрения. И в конечном счете, хотим мы этого или нет, тибетцы и китайцы должны жить вместе. Тысячелетиями так было, так останется и в будущем. Если мы прольем кровь, то в сознании китайцев навсегда останутся недобрые чувства. Поэтому ненасильственный подход – правильный и с моральной, и с практической точек зрения. И с точки зрения тибетской культуры, он тоже правильный. Тибетская культура – мирная.
Cейчас вы видите: даже США – сверхдержава – потерпела неудачу [в Ираке]. Россия в Чечне – там все тоже непросто. Насильственный метод – всегда неверный. Недавнее вторжение в Грузию оставило раны с обеих сторон. Большинство тибетцев полностью поддерживают ненасильственный метод. Но как долго это продлится, я не знаю.
Почему многие тибетцы так плохо относятся к мусульманам, хотя это тоже меньшинство, притесняемое центральной властью?
Мы должны понимать, что [в Китае] есть два вида мусульман. Уйгуры и казахи из Синьцзяня – наши очень близкие друзья. Но есть китайские мусульмане. Им китайское правительство позволяет ездить на паломничество в Мекку. Синьцзянским мусульманам такое никогда не дозволяется. В таких частях Тибета как Кхам, местные тибетцы не соприкасаются с уйгурами из Синьдзяна, а только с китайскими мусульманами.
Отличие между простыми китайцами и мусульманами в том, что первые просто содержат ресторан или магазин. Мусульмане же привносят свой образ жизни и строят мечети. Они также забирали молодых тибетских девушек из сельской местности и превращали их в мусульманок. Это непосредственные причины таких обид.
Но есть и тибетские мусульмане. В течение последних четырех веков в Тибет приходили мусульмане из Ладакха в Индии. Были смешанные браки с тибетцами, и в результате возникла мусульманская община. Они считаются тибетскими мусульманами. Сейчас они живут в Сринагаре, в специальном лагере, созданном [индийским] правительством. Один тибетский мусульманин работает в нашем информационном отделе. Я хочу вам его представить (Просит помощников его привести).
Наша борьба не имеет отношения к религии. Некоторые тибетцы, которые всю жизнь посвятили этой борьбе, - настоящие коммунисты, атеисты. На начальном этапе многие тибетцы считали таких как они предателями. Позже многие из них приблизились ко мне. Под их влиянием я приобрел интерес к марксизму. Когда я был в Пекине, я сказал китайским официальным лицам, что хочу вступить в Китайскую компартию.
Так или иначе, сейчас я хотел бы развить идею глобальной ответственности. Это идея происходит из марксизма. Весь рабочий класс мира эксплуатируется одинаково. Поэтому нужно бороться, не только в России или в Китае, но и во всем мире.
Но разве коммунистические идеи не противоречит принципам буддизма?
Нет, я, конечно же, не говорю, что равенства надо добиваться силой. В IX веке один тибетский император три раза пытался уравнять всех граждан по состоянию. Он, понятное дело, не был марксистом. Эта идея пришла из буддизма, поэтому он ее и воплощал.
Эти тибетские коммунисты в начале 50-х были полны энтузиазма. Они верили, что под руководством Китайской компартии Тибет расцветет, станет современной нацией. Многие из них относились ко мне саркастично. Я - буддистский монах, у меня есть вера. Коммунистические товарищи (произносит по-русски) относились к этому несколько критично. Так вот, эти люди – не буддисты, но они – убежденные тибетские националисты.
Сейчас тоже есть тибетцы, которые очень критично относятся к религии, к буддизму. Они пишут статьи, книги. Недавно один человек, который путешествовал по Тибету, сказал мне, что там существует водораздел между тибетскими монахами и студентами, которые читают эти книги. Есть некоторая конфронтация. Но все эти люди играют ключевую роль в борьбе с китайским владычеством. Они – националисты, вне религии, вне идеологии.
В 1956 году в Кхаме и Амдо началось вооруженное восстание, которое перекинулось на весь Тибет и привело к кризису 1959 года. В районе 1956 года большинство тибетских коммунистов поняли, что ленинская политика по отношению к меньшинствам – она замечательная, но совершенно не реализуема на местах. Они стали жаловаться своим начальникам. В результате в 1957 многие из этих тибетских коммунистов были уволены из разных китайских учреждений, гражданских и военных. А некоторых из них посадили. Это показывает, что наша борьба – не идеологическая.