Материнство
Шрифт:
Как хорошо, когда дети послушные, и как огорчает нас их непослушание! Так и вырастают они послушными мальчиками: мама сказала, значит, так лучше всего и сделать.
Разве можно сравнивать несравнимое: будущего сына и будущую машину? Сережа и не сравнивал, он выбрал машину. Ему повезло: ребенок родился мертвым, и даже алиментов на него платить не придется. А навещать несостоявшуюся маму — все как-то не было времени, он ведь учится и собирается сдавать на права, да и общественная работа много времени отнимает.
Повзрослевшая, с опустошенной душой недавняя девочка тенью ходит по квартире, прислушивается к молчащему телефону. Ну конечно, если бы родители разрешили, Сережа женился бы. Он и женится, когда ему разрешат, и будет мечтать о сыне, и именно сын родится у него в один счастливый день. Сын — его нужно воспитать настоящим мужчиной: сильным душой и телом, справедливым, чуждым меркантильности. Пока это существо еще в пеленках («Это почему я должен к нему вставать? Я устал за день, а ты целый день ничего не делаешь, даже посуду не помыла! Да сделай же что-нибудь, чтоб он замолчал!»), но когда сын вырастет, они вместе пойдут в поход на байдарке по рекам Сибири, будут переправляться через пороги, петь песни у костра, рисковать жизнью, спасая товарища.
Любимые сыновья, они становятся любимыми мужьями, не став любящими: мама, а потом жена не дают им узнать счастье любви — отдать все, чем дорожишь, любимому человеку. Увлечение научной фантастикой сменяется интересом к дельтапланеризму, и напрасно жена, ставшая матерью, пытается обратить внимание любимого на оторванную дверную ручку, что-то толкует про простуды сына — это вызывает раздражение: бабское воспитание, мальчишку надо закалять, пусть ходит на лыжах, обтирается холодной водой по утрам — вот и не будет никаких простуд. Он уйдет к той женщине, которая его понимает, не заставляет ходить в магазин, а сама ходит с ним в походы, а когда и эта переродится в «мещанку», пойдет дальше, все такой же молодой. И всю тоску о несостоявшемся счастье оставленная мать его сына сосредоточит на ребенке, отдаст его в спецшколу с английским языком, будет возить 3 раза в неделю в бассейн, займет и перезаймет, и будет работать на полторы ставки, и вязать на продажу шапки (в рабочее время, конечно), но все-таки у мальчика все будет, как у тех, у которых есть отцы. Она купит ему велосипед, мотороллер, да все, что он захочет, то и купит, и дельтаплан тоже, она и на летающую тарелку для своего мальчика накопит! Вот круг и замкнулся. Завтра, ломая крылья этой чудесной мечте, явится какая-то женщина и заговорит о свадьбе, а она закричит: «Но мы же копили!»
Нужно ли скрывать от детей неинтересную сторону жизни, да и есть ли она, неинтересная сторона? Моя подруга, мучась сомнениями в своей правоте, рассказала, как она с трудом дотащила сумку с продуктами и, войдя в квартиру, в изнеможении прислонилась к стене, чтоб не упасть. Сын попробовал поднять сумку, не смог и волоком потащил ее на кухню. И тогда мать, потная, растрепанная, в сбившейся шапке, захлебываясь злыми и отчаянными слезами, закричала в лицо десятилетнему мальчишке: «Вырастешь, женишься, смотри, чтоб твоя жена не смела носить такие сумки!» И задохнулась, увидев, как внезапно осунулось и побелело лицо сына, услышав его дрогнувший голос: «Да, мама». «Ох, только бы он запомнил! — думала я, слушая взволнованный рассказ. — Только б запомнил!»
Это письмо пришло издалека, вернее, 2 письма, посланных одновременно: каждая строчка в них — боль сердца. Пишет молоденькая женщина, у которой двое детей: 3-летняя Юля и 4-месячный Сережа. Она не понравилась матери мужа, и он, послушный 24-летний мальчик, отдает всю зарплату до копейки маме, а жена с детьми существует на 35 рублей, которые она получает от государства. «Вчера у соседки одолжила… Он даже не спросил меня, как там мои дети, не голодны ли, обуты ли…» Хочется бросить все дела и срочно ехать в незнакомый город, попытаться все-таки поговорить с тем, чье имя носит тот крохотный мальчик, найти для него какие-то особые слова. Его любовь и жена, мать его детей ждет его, тоскует о нем: «Сегодня я подала на алименты— со мной твои дети!»
Как хочется верить, что незнакомый мне Сергей услышит этот зов все еще живой любви, может быть, напечатанными эти слова покажутся ему более весомыми, может быть, он найдет в себе силы стать взрослым!
Вот пишет в редакцию сорокалетний мужчина, сменивший профессию архитектора на мечты о режиссуре кино, а их — на ожидание поэтической славы. С сочувствием он описывает свой неудачный ответ на экзамене и с сарказмом — задремавшего знаменитого режиссера-экзаменатора. Ну что ж, помнится, и старик Державин дремал, да проснулся, когда заговорил кудрявый мальчик. Заставить проснуться — свойство таланта, а пока взрослый человек «не без способностей» — попросту безработный. Кто она — та, что поит и кормит его, и стирает его рубашки, и выслушивает его монологи о несовершенстве мира и его борьбе против косности и за духовную свободу: жена, мать, возлюбленная?
Мы-то, женщины, знаем, какое счастье — отдать, подарить. Подарив сыновьям однажды их личную жизнь, мы продолжаем дарить им свою собственную каждый день. Чего не сделаешь для счастья любимого человека! И мать наставляет сына: «Ничего, что дети, что алименты, я заплачу!» Сын уже отец, а сколько лет матери? Сколько лет она сможет работать, чтоб платить за него алименты? Чудовищная нелепость: отдать единственную жизнь, чтоб вырастить послушного, талантливого предателя.
Зимой светает поздно, и дети идут в школу на рассвете. Мамы первоклашек несут в одной руке рабочую сумочку и сумку для продуктов, пока пустую, а в другой — портфель и мешочек со сменной обувью сына. Мальчики идут налегке, засунув руки в карманы, закидывая голову к розовому светлеющему небу. Там над городом в лучах восходящего солнца медленно кружит дельтаплан. Дорога уходит вдаль.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ СНЕЖНОЙ КОРОЛЕВЫ
Все почему-то прежде всего видят в детях сходство: «Как похожи!» А мне, наоборот, очень нравится бесконечное разнообразие этой похожести: то же, да не то же. Именно эта похожая непохожесть — самое привлекательное и самое трудное для меня. «Неужели у ваших детей нет недостатков?» — часто спрашивают. Честно говоря, я придерживаюсь точки зрения Пьера, для которого в его любимой Наташе не было недостатков, а были только качества: «Ко всем своим недостаткам, по мнению большинства: неряшливости, опущенности, или качествам, по мнению Пьера, Наташа присоединила еще и скупость».
Никого я не «исправляю», потому что не знаю, как это делать, да и не преступники закоренелые мои дети, чтоб их исправлять. Не понимаю разговоров о том, что, мол, добрым в жизни трудно, а надо то-то и то-то делать, тогда будет легче. Ну почему жестокому легче? Или, например, жадному? Ему все хочется подгрести под себя, а ведь это невозможно, вот он и страдает, что еще не все принадлежит ему. Разве это легче, чем быть довольным тем, что имеешь? Вышел на улицу — весна, солнце светит, капель — хорошо! А насчет счастья в личной жизни — так это кому что нравится. Иногда нравится как раз противоположное тому, что, казалось бы, должно. Однажды я была просто поражена, как пожилая женщина нахваливала своего зятя, и при этом без тени иронии: «Ну, у меня зять хороший! Ох и зять! Жадный-жадный!» У большинства человеческих качеств как бы две стороны: «хорошая» и «плохая», вот я и стараюсь в детях радоваться хорошей стороне и мириться с плохой: качество-то одно — уберем плохое, и хорошее исчезнет.
Ну, вот Саня, например, человек довольно замкнутый, он трудно входил в школьный коллектив, ему, по-моему, так и не удалось понять (и значит, принять) школярскую манеру человеческих отношений. Особенно плохо было в 4—5-х классах. Стоит он себе у доски на перемене, чертит чертеж какой-нибудь подводной лодки, входит в класс одноклассник, и раз — портфелем по голове: «Здорово, как дела?» Саня буквально взрывался, начинал рыдать, бросался с кулаками на «обидчика», а «обидчик» удивлялся: «Что я сделал?» Он ровно ничего не вкладывал в свой удар — поздороваться хотел, а этот набросился, как сумасшедший. Неужели я должна была учить сына так же общаться, чтоб ему было легче? Объяснять, что у ребят просто так принято, что его никто не хотел обидеть, что надо простить и забыть, — это я объясняла, конечно, и он слушал, и кивал головой, и, когда мог, не реагировал, но и только. Хорошо, что он этого не понимает и не принимает. Сейчас они все подросли, у ребят меняется система ценностей. Санина начитанность, увлеченность приобретают в глазах одноклассников больший вес, и все начинает выравниваться. У него теперь и защитник появился. Санька сам, смеясь, объясняет: «У меня нет силы и есть ум, а у него наоборот, вот мы и помогаем друг другу».