Материнство
Шрифт:
Детские зубные щетки отличаются от взрослых только размером, а мне кажется — пусть бы были яркие, с фигурками на ручках, с веселыми картинками, с надписями, как на некоторых карандашах.
И детское мыло — белый скучный брусочек. А нельзя ли сделать из него белого мишку, которого захочется поскорее засунуть под струю воды, — «люблю мыть руки с мылом!».
«Обязанность», «труд» — это высокие и серьезные слова, и к десяти годам ребенок должен понимать, что умыться и убрать за собой постель — это всего-навсего самообслуживание, вещь, конечно, необходимая, но в понятие «работа» не входящая.
Время ребенка пока поделено между школой и домом, он — связующее звено между ними, и пока еще он приносит школьные заботы маме: надо купить картон и клей для труда, надо принести цветные лоскутки, необходим старый чулок (обязательно в резиночку), нужна цветная бумага и т. д. и т. п.
Прежде чем ребенок придет на урок труда в школу, должна хорошенько потрудиться его мама, чтобы обеспечить сына или дочь необходимым для его работы материалом и инструментами. Но почему-то трудом называется та красивая картинка, которую ребенок склеил из разноцветных бумажек и тряпочек, а не мамина «завхозовская» деятельность. Лично я по труду, случается, получаю и «двойки»: то того не достала, то этого не успела.
Само слово «труд» для названия того, чем занимаются на этих уроках в начальной школе, кажется мне неуместным. Аппликации, мягкие игрушки, самоделки, поделки, безделки — забава, одним словом, служит это все скорее эстетическому воспитанию, чем воспитанию потребности трудиться.
А вот то, что ни в одной анкете как интересная, любимая работа не было названо главное дело школьника — учеба, должно прозвучать как сигнал тревоги для всех, кого волнует судьба сегодняшних третьеклашек.
Дети перечисляют то, что они делают дома, и если бы не имена и фамилии, нам бы ни за что не угадать, мальчик или девочка пишет. Только один будущий мужчина, отвечая на вопрос, чему бы он хотел научиться в первую очередь, написал: «Заколачивать гвозди!» Такая вот мечта — заколачивать гвозди! Зато на вопрос, какое дело ты делаешь вместе с родителями, в нескольких анкетах ответ: «Смотрю вместе с папой телевизор». Они еще совсем несмышленыши, эти десятилетки, они искренне хотят ответить хорошо и правильно на вопросы учительницы, перечислить всю-всю свою работу, ничего не забыть и обязательно написать какое-нибудь совместное детско-родительское дело. И как же грустно это читать, и как невесело представлять будущее этой семьи. Интересно, написал ли бы папа в анкете, что он смотрит телевизор не один, а вместе с сыном? Заметил ли, что телевизор они смотрят вместе? Хорошо, что дети знают домашнюю женскую работу, но кто же их научит домашней мужской, если папе это кажется скучным, неинтересным — учить своего сына? Учительница-девочка? Школьная реформа всерьез и глубоко должна изменить соотношение физического и умственного труда в программе, новое заметно уже сейчас: вот хоть сами эти анкеты и их обсуждение на родительском собрании. Но, пожалуй, наши октябрята успеют не только в пионеры, а и в комсомол вступить, если ждать, пока те юноши-студенты, которые сейчас учатся на 1-м курсе пединститутов, станут учителями-мужчинами и начнут приобщать к мужской работе своих учеников.
Меня часто спрашивают, не боюсь ли я оставлять ребят одних. Мамы часто жалуются, что они ни на минуту не могут оставить детей одних: «Что-нибудь обязательно испортят, испачкают, устроят пожар». Боюсь, конечно, но ведь растить ребенка вообще страшно: можно стоять рядом и не уберечь, а всю жизнь рядом не простоишь.
В моей семье детей много, поэтому один ребенок остается крайне редко, но двое, трое детей в пустой квартире — ситуация, честно говоря, не обязательно более безопасная. Вдвоем-то они еще и не то придумают. И мне кажется, что не ограждать ребенка от такой «одинокой самостоятельности» надо, а готовить к ней, приучать. Вот вы пишете: «Испортит, испачкает и т. д.». Для вас важно действие, а не причины его: что испортил и почему, не хотел ли сделать, как лучше? Да ведь и любопытно же: как это зажигается газ, где там в спичке огонь? Я хорошо помню, как приблизительно в том же возрасте, что и ваш сын, мой Ваня буквально заболел «огненной лихорадкой». Я несу чашки в комнату — Ваня за спички, я иду мыть руки — опять спички. Зажигает их, они жгут ему руки, он бросает, они шипят на линолеуме — ужас! И я стала его звать каждый раз, когда надо зажечь плиту: «Ваня, зажигать!» И он бросал все игрушки, летел из комнаты ко мне и скоро научился — и потерял интерес.
Дети без нас делают то, что мы им не разрешаем. И будут делать. Поэтому надо либо в буквальном смысле слова глаз с них не спускать, либо разрешать и в своем присутствии. И часто опекаемый, «садовский ребенок», оказавшись наконец-то в счастливом одиночестве, начинает лихорадочное исследование полузнакомого ему домашнего мира: лезет в шкаф, в холодильник, содержимое холодильника кладет в шкаф, и наоборот.
Мне кажется, разумно разделить все проступки ребенка на две группы: опасные для жизни и здоровья и неопасные. К первым — готовить, со вторыми — мириться. Я хорошо запомнила совет, данный мне как-то моими же детьми. Я работала в кухне (мой кабинет!), а они играли в комнате, и что-то уж очень дружно и тихо. Пошла посмотреть — а там! Они установили диванные подушки вокруг стола, сверху все закрыли одеялами, а из постельного белья сделали под столом спальню, и там же на полу чашки, и в них какое-то крошево из хлеба и бог знает чего — дворец, одним словом! «Безобразие!» — набрала я воздуху в легкие, но дочка не дала мне продолжить: «Мама, пойди, пожалуйста, еще поработай на кухне, мы так хорошо играем!»
Они сами знают, что вообще-то чашкам на полу не место, и стараются поосторожней. Жалко, если разобьют, что и говорить, но ведь не конец же света. Им тоже будет и жалко, и стыдно, что маму расстроили, они в другой раз осторожнее будут, а посуда бьется к счастью.
Дети так хотят быть хорошими! Давайте заметим это желание, поддержим его. «Я не люблю мыть посуду, потому что я один раз мыла и разбила сразу три тарелки», — пишет девочка. Она не пишет, что ее наказали, — дети многое прощают нам. Взрослые говорят: «Ребенок все быстро забывает, детское горе непродолжительно». Это совсем не так, вот помнит же девочка свою вину, а про наказание «забыла», простила, другими словами. Но если мы хотим чему-то научить (а мы хотим!), надо смириться с неизбежными черепками.
«Отойди, не мешай» никогда не было методом обучения. Еще даже не подростки, ребята уже поняли, что от них требуется в первую очередь: «Не нервировать маму и папу» (честное слово, так и написано, только с грамматическими ошибками).
Все, чем будет человек жить всю жизнь, как в зернышке, заложено уже сейчас в этих ребятишках. Не научатся трудиться в детстве — не будут любить свою работу потом. Десять лет — это мало, но и много: целых десять. И страшновато читать: «Мне доверяют самостоятельно гулять и покупать себе мороженое». Мои ребята остаются одни часто и, надо сказать, уже умеют и ужин сготовить, и посуду помыть, но я, конечно, все равно нервничаю: как они там? Звоню и спрашиваю: «Как дела? Шкода? Скандал?» И обычно весело отвечают: «Ни шкоды, ни скандала». Но иногда так: «Небольшая шкода, мамочка, но мы сейчас уберем». И убирают, я и не спрашиваю, что у них там было. Не стараюсь «ловить» их на мелких проступках — всегда по возможности звоню: «Через полчаса я буду дома, чтоб свинарника не было». Прихожу — они улыбаются: «Вот мы какие умные!» — и я улыбаюсь: «Вот ведь и я молодец!» А ведь не позвони я заранее, вошла бы — и с порога стала бы их ругать: то не так, это не так, почему сапоги на столе? И они не радовались бы мне, а думали: «Вот пришла и все испортила». Нам кажется, что игра — вещь несерьезная, что бы там ни толковали ученые: я работаю, а они — играют. Ну так есть смысл сделать их игру работой. Нам в магазин скучно ходить — а им в новинку, только дайте им возможность инициативы: «Купи что-нибудь к ужину». Нам готовить скучно — а им развлечение: тут тебе и газ, и кастрюля. Сгорела каша — ничего, съедим! А от моей носы бы воротили. А как интересно пирог испечь по рецепту из книжки! Он, правда, не очень пропечен и слегка подгорел — что за беда! Зато накрыт моей лучшей салфеткой, лежит на парадном блюде, совсем как мой праздничный торт. Все сидят и едят, и кошка рядом бегает, путается в Асином платьице — картинка с выставки. Посмеюсь над кошкой (в цирке-то все смеемся, почему же дома как будто теряем чувство юмора?), похвалю пирог (не обязательно ужин — это надоевшая молочная вермишель). Труд или игра? Они и при мне могли это организовать (и кошку тоже!), так и конфликта нет. Сын подходит ко мне и говорит: «Мама, давай сделаем химический опыт!» — «Давай, а какой?» — «Теоретически, — говорит он, — если в пакет из-под молока налить воды и поставить на огонь, он не загорится. «Проверим?» — «Проверим, — говорю я, — практически это сомнительно». Наливаем, зажигаем, ставим, горит, дымит, воняет, тушим, выбрасываем. Явная победа практики над теорией.
Ребенок — всегда беспокойство, всегда какие-то осложнения, непредсказуемые поступки. Портит, ломает — все в порядке, исследование мира продолжается. Улыбнитесь ему и покажите, как надо было сделать, чтобы вещь не сломалась. Хотите, чтоб ничего не портил в ваше отсутствие? Дайте ему поручение: «Помой, сынок, посуду!» Раньше, когда дети были меньше, я не могла смотреть, как они это делают: так медленно, так неловко держат тарелку. И я всегда давала им это задание, когда шла в магазин: худо-бедно, приду — а посуда вымыта. Думаю, что и вашему мужчине 40 минут хватит. Плохо вымоет? Не вздумайте перемывать, а вот когда поставите в них еду, скажите, что надо посильнее тереть тарелки тряпкой. Он запомнит. Он научится.
Ответственность — вот еще что я хотела бы воспитать в детях. Иногда говорят: «А вдруг ваш сын захочет уйти гулять и бросит малолетнюю сестренку?» Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.
Сын приходит из школы и с порога спрашивает: «Ну, какая сегодня будет домашняя производственная необходимость: идти в магазин или сидеть с Аськой?» Я считаю, что от меня зависит счастье его жены и детей: не будет помогать матери, вряд ли поможет и жене, когда вырастет.
Специально я с детьми занимаюсь мало, а между делом — постоянно. Сын помогает мне стирать и рассказывает, какую статью он прочел.
Ребенок ходит сначала в недельный сад, потом на продленку, летом ездит в лагерь, и вдруг, когда ему пятнадцать-шестнадцать лет, родители спохватываются: «Почему он какой-то чужой? О чем он думает? Чего хочет?» И начинают искать виноватых: школа, улица… Если у меня ничего не получится, если дети (страшно подумать) вырастут плохими — виновата я.
Буквы выучить нетрудно, в конце концов все выучивают. Дети пойдут в школу. Так хочется, чтоб они учились хорошо. Родители и воспитатели развивают у них эстетический вкус, фантазию, музыкальность, пространственное мышление — все это тоже хорошо. Но считает ли ваш восьмилетний сын себя мужчиной в семье? (Помните: «Два человека всего мужиков-то: отец мой да я…»?) Долго ли приходится упрашивать семилетнюю дочь сходить за хлебом? Ах, она сама еще не ходила? Так пошлите ее сегодня. Заодно и считать научится.