Матрос с Гибралтара

Дюрас Маргерит

– Позавчера я получила телеграмму из Сета. Едва она произнесла эти слова, матросы тотчас же дружно поднялись и вышли вон. Мы остались вдвоем. Но очень ненадолго. Вскоре появился другой матрос, убрать со столов и вымыть посуду. Работая, он тоже время от времени с любопытством поглядывал в мою сторону. Ел я без особого аппетита. Она не сводила с меня глаз, как и тогда, два дня назад, в траттории.

– Ты не голоден? – проговорила она.

– Пожалуй, что нет, – ответил я, – сегодня у меня что-то, и правда, нет аппетита.

– Может, мы просто устали?

Обычно я все время хочу есть, а вот сегодня тоже нет.

– Конечно, мы просто устали, ясно, все дело только в этом.

– Если это все из-за Сета, – заметила она, – то ты неправ, не стоит из-за этого морить себя голодом.

– И когда же ты ее получила, эту самую телеграмму?

– Незадолго до того, как пойти на танцы.

– После обеда?

– Да, после обеда, через час после того, как ты поднялся к себе в комнату. – Улыбнулась, избегая моего взгляда. – Вот уже два месяца, как я не получала никаких вестей, и тут вдруг будто нарочно.

– И от кого же эта телеграмма?

– От одного матроса, он грек. Его зовут Эпаминондас. У него очень богатое воображение. За два года он посылает мне уже третью телеграмму. Но не могу же я вот так просто оставить ее без внимания, иначе он обидится.

Аппетит у меня пропал окончательно. Она лицемерно добавила:

– Вот увидишь, этот Эпаминондас, он просто неподражаем, второго такого не найти. – И ласково добавила: – Ну, прошу тебя, поешь хоть немножко.

Я сделал попытку поесть.

– Ты что, всегда ищешь только в портовых городах? – сделав над собой некоторое усилие, поинтересовался я.

– Просто в портах куда больше шансов. Не в Сахаре же. И не в маленьких портах, а в крупных. Знаешь, таких, что расположены в устьях рек.

– Давай-давай, – попросил я, – говори дальше.

– К ним обычно приписано много кораблей. Через них идет все богатство материков, и это самый надежный приют всех, кто вынужден скрываться и ищет убежища.

Потом с улыбкой добавила:

– Ты ешь-ешь, пока я говорю. Я много об этом думала, – с усилием, будто по принуждению проговорила она. – Вот уже много лет, как я ни о чем другом и не думаю. Только в порту он смог бы выдержать самого себя, понимаешь, как трудно человеку выдержать самого себя, когда он скрывается, просто затеряться в толпе, не отличаться от других. Ведь всем известно, что именно в портовых городах скрыто больше всего тайн.

В тоне ее сквозили смущение и одновременно вызов – было такое впечатление, будто она предостерегает меня от какой-то неведомой мне ошибки.

– Я видел такое в кино, – заметил я. – Что самый легкий способ спрятаться – это как можно лучше смешаться с теми, кто тебя разыскивает.

– Вот-вот. – Она улыбнулась. – Понимаешь, в Сахаре, там, конечно, нет полицейских, но там нет даже одуванчиков. Стало быть…

Она выпила свой стакан вина, потом очень быстро снова заговорила:

– Очень трудно долго выдержать, когда ты единственный, кто видит твои следы на песках Сахары. А эти следы очень отличаются от тех, какие люди обычно любят оставлять от своего пребывания на земле, так,

во всяком случае, говорят. Пустыня, Калабрия, леса – все это негодные убежища.

– Но в мире, – заметил я, – немало затерянных уголков, не только одна Сахара.

– Само собой, да только человек, о котором я говорю, ни за что не выбрал бы себе подобного убежища.

– Понятно, – согласился я. Потом машинально добавил: – Послушай, а может, ты все-таки немного не в себе?

– Да нет, – успокоила она меня, – если я и не в себе, то куда меньше всех остальных. – Потом продолжила: – А вот города, они, наоборот, куда безопасней. И только на асфальте могут дать отдых усталым ногам гибралтарские матросы.

Она замолкла.

– Пойду принесу тебе стакан вина, – предложила она.

Всякий раз, когда она делала какое-то движение – ела, подносила ко рту стакан с вином, вставала, – я чувствовал это, и с каждым разом все острее и острее.

– Защита десяти тысяч прохожих Канбьеры, главной улицы Марселя, – продолжила она, – вот единственная передышка, единственное прикрытие для гибралтарских матросов. – Потом едва слышно добавила: – Это итальянское вино.

Я выпил. Оно мне понравилось. Похоже, ей доставляло удовольствие, что я пью его так охотно.

– Ничего себе приключение, – со смехом заметил я.

– Ты хочешь, чтобы я и дальше говорила?

– Сколько сможешь, – ответил я.

– Только там, – проговорила она, – человек, вынужденный скрываться, способен как бы возродиться и снова обрести способность наслаждаться бесчисленными радостями жизни. Он может ездить в метро, ходить в кино, провести ночь в борделе или на скамейке парка, помочиться где захочет, гулять где заблагорассудится, чувствуя себя в безопасности, пусть относительной, но какой ему не найти ни в каком другом уголке мира.

– И что, ты никогда в жизни так больше ничем и не занималась, только и делала, что искала этого своего матроса с Гибралтара, так, что ли?

Не отвечая, она встала и пошла, чтобы принести мне еще стакан вина.

Тем временем в баре появились другие матросы, они тоже с любопытством разглядывали новичка. Я пил вино. Мне было жарко. Вино было вкусное и прохладное. Мне было безразлично, глядят на меня или нет. Она по-прежнему не сводила с меня глаз, нежных и немного насмешливых.

– Что касается меня, – ответила она наконец, – я пока еще не наискалась…

Потом едва слышно, со смехом, явно доверительно добавила:

– И часто ты собираешься донимать меня подобными расспросами?

– Мне просто трудно сказать тебе, когда надо остановиться, – возразил я.

Она снова встала, пошла к бару и вернулась с третьим стаканом вина.

– Было бы лучше, – заметил я, – если бы ты принесла сразу целую бутылку.

– И правда, – со смехом ответила она, – как это мне самой не пришло в голову!

В этом берете на голове она и сама немного напоминала матроса. Волосы рассыпались по плечам, но она не обращала на это никакого внимания. Когда я допил очередной стакан вина, она почти шепотом заметила: